Олди Генри Лайон - Шутиха (Фрагмент)
Генри Лайон ОЛДИ
ШУТИХА
(фрагмент)
Безмятежен, безнадежен,
Безответен, наг и сир,
Рыжий клоун на манеже
Молит: "Господи, спаси!"
Тот не хочет.
Зал хохочет...
Ниру Бобовай
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В ПРЕДЧУВСТВИИ ШУТА
Глава первая
"Мам, ты оплатишь побои?.."
Лето топтало город босыми пятками, приплясывая и хохоча.
Жаркое, как разврат в сауне, влажное, как рукопожатие склочника,
противное на ощупь, словно пирожок с повидлом, купленный на углу у
ведьмастой карги в сарафане, лето гуляло напропалую. Без зазрения совести
щупало голых девок, чьи бесстыжие пупки и коленки в эдакое пекло оставляли
равнодушными даже выпускников кулинарного лицея "Фондю", одуревших от
буйства гормонов, подсаживалось в машины к пожизненно умученным
предпринимателям, выжигая салон насквозь и с размаху ударяя по лысинам
чугунной сковородой, целовало собак в косматые морды, иссушая вываленную
мякоть языков; и вид рекламы "Спрайта" с дзенским слоганом "Не дай себе
засохнуть!" приводил окружающих в неистовство, сравнимое лишь с малайским
амоком.
Ах, лето красное, убил бы я тебя, когда б не связь времен да Уголовный
Кодекс! Пришепётывание тугих шин на плавящемся от страсти асфальте! Пятна
пота на футболках и блузках, подобные карте Вышнего Волочка! Венчики
спутниковых антенн на крышах жадно открылись навстречу раскаленному добела
небу, где шалун-Вседержитель, сменив ориентацию, с вилами наперевес
кочегарит адскую топку солнца: ужо вам, сапиенсы! ужо-о-о!.. "Жо-о-о!" -
эхом отзываются пенсионеры, бессмертные, словно французские академики,
костеря климат, инфляцию ледников и происки международных олигархов.
Голые по пояс черти-ремонтники счастливо ныряют в разверстый зев
канализации: там тень, там прохлада, и если рай не под землей, то где? И с
завистью следит за чертями окрестная пацанва.
Впрочем, мы собирались начинать наш рассказ совсем иначе.
Кто первый спросил: "мы"? Какие-такие "мы"?! Ну, братцы... Стыдно.
Честное слово, стыдно. Все-таки не со вчера знакомы. "Велик был год и
страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй"
читали? Это мы. А это: "Лонгрен, матрос "Ориона", крепкого трехсоттонного
брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан
сильнее, чем иной сын к родной матери..."? Тоже наше. И еще это:
"Давным-давно в городке на берегу Средиземного моря жил старый столяр
Джузеппе, по прозванию Сизый Нос..." Вспомнили?
Нет?!
Ясно. Босяцкое детство, академий не кончали, училка по лит-ре - дура
дурой, с морским узлом на затылке. Пробуем еще раз. Значит, так: "Я ехал
на перекладных из Тифлиса" - это не мы. "Первое дело я имел с Беней
Криком, второе - с Любкой Шнейвейс" - тоже не мы. И на закуску: "Уже не
оглядываясь, ты с усилием потащил колотушку к сияющему на солнце кругу
меди" - опять не мы. Зато "Жил-был у бабушки серенький козлик..."
Ну?!
Ладно. Семафорим открытым текстом. "Повествование в данном романе ведется
от третьего лица..." Слава Союзу Писателей! Аллилуйя! Раскумекали! Мы -
это они и есть. Третьи Лица. Те самые Третьи Лица, от которых ведется. И
раньше велось, и сейчас, и в будущем, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить; живой
классик, патриарх местоимений. В смысле, тут наше место, здесь наше
имение, а кому в падлу, пусть идет к Первому Лицу и ябедничает. Про нас
даже в Книге Пророка Изекииля черным по арамейскому: "...первое лице -
лице херувимово, второе лице - лице человеческое, третье лице - львиное и
четвертое лице - орлиное." Конец цитаты. Так что львиная доля здесь
