Олди Генри Лайон - Вложить Душу
ГЕHРИ ЛАЙОH ОЛДИ
ВЛОЖИТЬ ДУШУ
Рассвет пах обреченностью.
Еще не открывая глаз, Мбете Лакемба, потомственный жрец Лакемба,
которого в последние годы упрямо именовали Стариной Лайком,
чувствовал тухлый привкус судьбы. Дни предназначения всегда
начинаются рассветом, в этом они неотличимы от любых других дней,
бессмысленной вереницей бегущих мимо людей, а люди смешно
растопыривают руки для ловли ветра и машут вслепую -- всегда
упуская самое важное. Сквозняк змеей скользнул в дом, неся в зубах
кровоточащий обрывок плоти северо-восточного бриза, и соленый запах
моря коснулся ноздрей Мбете Лакембы. Другого запаха, не считая
тухлятинки судьбы, жрец не знал -- единственную в своей жизни
дальнюю дорогу, связавшую остров с островом, окруженный рифами
Вату-вара с этим испорченным цивилизацией обломком у побережья
Южной Каролины, упрямый Лакемба проделал морем. Да, господа мои,
морем и никак иначе, хотя западные Мбати-Воины с большими звездами
на погонах предлагали беречь время и лететь самолетом. Hаверное,
вместо звезд им следовало бы разместить на погонах циферблат часов,
потому что они всю жизнь боялись потратить время впустую.
Hеудачники -- так они звали тех, чье время просыпалось сквозь
пальцы. Удачей же считались латунные звезды, достойная пенсия и
жареная индейка; западные Мбати рождались стариками, навытяжку лежа
в пеленках, похожих на мундиры, и называли это удачей.
Мбете Лакемба оторвал затылок от деревянного изголовья и, кряхтя,
стал подниматься. Большинство береговых фиджийцев к концу жизни
было склонно к полноте, и жрец не являлся исключением. Когда-то
рослый, плечистый, сейчас Лакемба сутулился под тяжестью лет и
удвоившегося веса, а колышущийся бурдюк живота вынуждал двигаться
вперевалочку, подобно глупой домашней птице. Впрочем, лицо его
оставалось прежним, вытесанным из пористого камня скал Вату-вара --
высокие скулы, длинный прямой нос, крупные черты... было странно
видеть такое лицо у жирного старика, и местные рыбаки тайком
скрещивали пальцы и отводили взгляд, когда им доводилось наткнуться
на острогу немигающих черных глаз Старины Лайка. Рыбаки смотрели
телевизор и любили своих жен под вопли компакт-проигрывателя, у
рыбаков была медицинская страховка и дом, воняющий пластмассой, но
в море волны раскачивали лодку, а ночное небо равнодушно взирало
сверху на утлые скорлупки, оглашавшие простор дурацким тарахтением,
и медицинская страховка казалась чем-то несущественным, вроде
муравья на рукаве, а слова Старины Лайка о муссоне пополуночи --
гласом пророка перед коленопреклоненными последователями.
Потом рыбаки возвращались домой, и Уитни Хьюстон помогала им любить
своих жен, громко жалуясь на одиночество из темницы
компакт-проигрывателя.
Стараясь не разбудить матушку, бесформенной кучкой тряпья
прикорнувшую в углу у земляной печи, Мбете Лакемба вышел во двор.
Посторонний наблюдатель отметил бы бесшумность его ковыляющего
шага, удивительную для возраста и телосложения жреца, но до сих пор
еще в доме Старины Лайка не водилось посторонних, особенно перед
рассветом. Зябко передернувшись, старик снял с веревки высохшую за
ночь одежду и принялся натягивать брезентовые штаны с не
перестававшими удивлять его карманами на заднице. Эти карманы
удивляли жреца много лет подряд, потому что задница нужна
здравомыслящему человеку, чтобы на ней сидеть, а не хранить всякую
ерунду, сидеть на которой неудобно и даже болезненно, будь ты
правильный человек с Вату-вара, ловец удачи в звездных погона
