Ольшевский Рудольф - Дамский Наган
Рудольф Ольшевский
ДАМСКИЙ НАГАН
Имя дают родители, а кличка, даже если ты сам себе ее придумал,
сочиняется небесами, не иначе, как самим богом. Ну кто, кроме него мог
подсказать уголовникам, что Вильку нужно назвать Пантерой. Не будь этого
прозвища, Вилька, может быть, и вел бы себя иначе. Но вот он получил
кликуху, и теперь нужно было ей соответствовать. Подсознание определяет
сознание. Вилька держал в страхе всю "Соборку", а она, как известно , была в
Одессе чем-то вроде подготовительных курсов для любой тюряги. В драке Вилька
был действительно страшен. Но обычно до этого не доходило, так как на слова
он был тоже крут. Это он как-то не по росту громыхающим басом произнес, что
первый раз бьет в рыло, а второй -- по крышке гроба. И голос его при этом
был глухой, как удар по дереву.
Толик назвал себя Джонсоном сам. Первоначально он дал себе имя Гарсон,
но потом узнал, что это означает, и срочно переименовался в Джонсона. После
этого хуже обидеть его нельзя было, чем назвать Толиком. Полгорода сужало у
него брюки, переделывая "клеши" в "дудочки". И действительно, черта с два
стали бы ездить к нему парни с Пересыпи и Молдаванки, если бы он назывался
Анатолием. А к Джонсону составлялись списки клиентов за месяц вперед. И
только мы, его соседи, могли придти к нему рано утром или поздно вечером и
обслужиться по блату.
Хромому Витьке кто-то, как гербовую печать на задницу поставил, дал
прозвище -- рупдвадцать. По ритму походки очень подходил ему этот
прейскурант. Он ковылял по нашему двору, а разные ноги его, будто
передразнивали друг друга -- рупдвадцать, рупдвадцать, рупдвадцать.
Иностранцы вряд ли поймут такое. Там как не припадай на одну ногу, а
доллардвадцатьцентов никто не назовет. А у нас рупдвадцать -- кличка для
хромого что надо.
Однако самое нелепое прозвище было у меня. Могу поклясться, что больше
ни у кого в мире такого не было. Ну скажите, пожалуйста, кого еще в мире
называли Дамский Наган?
Представляете, летним одесским утром какой-нибудь хмырь кричит у моего
окна: "Эй, Дамский Наган, пошли на море!" И самое обидное , что мама, моя
родная мама, не понимает, что это оскорбительно. Спокойно она отвечает
хмырю: "Алик, Дамский Наган пошел за хлебом".
Ну хотя бы назвали Маузер или, на худой конец, Автомат Калашникова. А
то Дамский наган.
Если бы прозвище мое было Маузер, я, наверное, и вел бы себя иначе, и
судьба бы у меня получилась другая. Маузер иначе улыбается, по-другому
ходит. А у Дамского Нагана вечно эти извиняющиеся глаза и нелепая улыбка. И
вообще, разве стал бы писать стихи Автомат Калашникова? А даже если бы и
стал, то это были бы совсем другие стихи. Наверняка, они были бы написаны
гекзаметром: "Трах-тарарах-тарарах-тарарах-тарарара!" Как у древних греков.
Им, видимо, трепыхающийся перед штормом парус нашептал этот ритм. Надо же,
чтобы он повторился в битве под Одессой через три тысячи лет.
А Дамский Наган? Ну что это такое? "Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик
мой".
И во всем виноват я сам. А дело было вот как. Началось все с того, что
я родился в командировке. То есть, как вы понимаете, в командировку послали
не меня, находившегося в эмбриональном состоянии. Хотя, с другой стороны,
как на это посмотреть. Командирован был мой отец. И не только он, его одного
было недостаточно для моего появления на свет. Вместе с ним на год с лишним
уехала из Одессы в глухое белорусское село и моя мама. Совдекабристка.
А шел в ту пору 1938 год. И если округлить цифру, на каждого
новоро
