Одоевский Владимир - Импровизатор
В. Ф. Одоевский
ИМПРОВИЗАТОР
Es mochte kein Hund so latiger leben!
D rum hab' ich mich der Magie ergeben...
Golhe
(Так пес не стал бы жить!.. Вот почему
я магии решил предаться..
(Гете))
По зале раздавались громкие рукоплескания. Успех
импровизатора превзошел ожидания слушателей и собственные
его ожидания. Едва назначали ему предмет, - и высокие
мысли, трогательные чувства, в одежде полнозвучных метров,
вырывались из уст его, как фантасмагорические видения из
волшебного жертвенника. Художник не задумывался ни на
минуту: в одно мгновение мысль и зарождалась в голове его,
и проходила все периоды своего возрастания, и претворялась
в выражения. Разом являлись и замысловатая форма пьесы, и
поэтические образы, и щегольской эпитет, и послушная
рифма. Этого мало: в одно и то же время ему задавали два и
три предмета совершенно различные; он диктовал одно
стихотворение, писал другое, импровизировал третье, и
каждое было прекрасно в своем роде: одно производило
восторг, другое трогало до слез, третье морило со смеху; а
между тем он, казалось, совсем не занимался своею работою,
беспрестанно шутил и разговаривал с присутствующими. Все
стихии поэтического создания были у него под руками, как
будто шашки на шахматной доске, которые он небрежно
передвигал, смотря по надобности.
Наконец утомилось и внимание и изумление слушателей; они
страдали за импровизатора; но художник был спокоен и
холоден, - в нем не заметно было ни малейшей усталости, -
но на лице его видно было не высокое наслаждение поэта,
довольного своим творением, а лишь простое самодовольство
фокусника, проворством удивляющего толпу. С насмешкою
смотрел он на слезы, на смех, им производимые; один из
всех присутствующих не плакал, не смеялся; один не верил
словам своим и с вдохновением обращался как холодный жрец,
давно уже привыкший к таинствам храма.
Еще последний слушатель не вышел из залы, как импро
визатор бросился к собиравшему деньги при входе и с
жадностию Гарпагона принялся считать их. Сбор был весьма
значителен. Импровизатор еще от роду не видал столько
монеты и был вне себя от радости.
Восторг его был простителен. С самых юных лет жестокая
бедность стала сжимать его в своих ледяных объятиях, как
статуя спартанского тирана. Не песни, а болезненный стон
матери убаюкивали младенческий сон его. В минуту рассвета
его понятий не в радужной одежде жизнь явилась ему, но
хладный остов нужды неподвижною улыбкой приветствовал его
развивающуюся фантазию. Природа была к нему немного щедрее
судьбы. Она, правда, наделила его творческим даром, не
осудила в поте лица отыскивать выражения для поэтических
замыслов. Книгопродавцы и журналисты давали ему некоторую
плату за его стихотворения, плату, которая могла бы
доставить ему достаточное содержание, если б для каждого
из них Киприяно не был принужден употреблять бесконечного
времени. В те дни, - редко тусклая мысль, как едва
приметная звездочка, зарождалась в его фантазии; но когда
и зарождалась, то яснела медленно и долго терялась в
тумане; уже после трудов неимоверных достигала она до
какого-то неясного образа; здесь начиналась новая работа:
выражение отлетало от поэта за мириады миров; он не
находил слов, а если и находил, то они не клеились; метр
не гнулся; привязчивое местоимение хваталось за каждое
слово; долговязый глагол путался между именами; проклятая
рифма пряталась между несозвучными словами. Каждый стих
стоил бедному поэту нескольких изгрызенных перьев,
нескольких вырва
