Орлов Владимир - Субботники
Владимир Викторович Орлов
Субботники
Рассказ
Владимир Викторович Орлов - один из самых самобытных писателей нашего
времени. Используя приемы фантастики и романтического реализма, он пишет о
творчестве, о положении художника в обществе, о любви, о любимой Москве.
Романы Владимира Орлова изданы во многих странах мира.
Во второй том Собрания сочинений вошел роман "Происшествие в
Никольском" о судьбе юной Веры Навашиной, о драме, произошедшей в ее жизни,
и о том, что никогда не поздно по-новому взглянуть на свое предназначение, а
также рассказы, написанные в разные годы "Что-то зазвенело", "Трусаки" и
"Субботники".
1
Жилось плохо. Полоса мокрых дождей со снегом. Напишешь что-то,
прочитают, наберут, а потом - в разбор. С просьбой о просветлении текста.
Жена угодила в больницу, и надолго. На троих в месяц выходило семьдесят
рублей. А тут субботник. Или внеси червонец в фонд. Или прояви себя в деле.
Иначе засомневаются - со всеми ты или бредешь один и неизвестно куда.
Колебания вышли краткими, полезнее для семьи и народа было идти куда
направят. А местом приложения гражданских усилий моим коллегам издавна был
определен зоопарк.
2
В субботу к восьми утра я поехал в зоопарк. Апрельский день был сырым,
лил дождь, трамвай выбрызгивал воду из стальных пазов, полагалось бы взять
зонт, но с зонтами в бои не ходят. "Сегодня мы не на параде", - слышалось из
динамиков по всем путям движения транспорта из Останкина к Грузинам.
Бывалые люди в плащах, резиновых сапогах втекали в служебную калитку
хозяйственного двора на Большой Грузинской. Выглядели они невыспавшимися,
обиженными - в цехе у нас больше сов, - терли глаза и позевывали надменно,
как бы с намеком на внутренние свободы и независимость. Впрочем, все давали
понять, что явились сюда, хоть и отодвинув бумаги, для вечного, но с
ощущением долга. Знакомых я увидел мало, а вот поэт, как он сам рекомендовал
себя - южно-рыльского направления, Болотин шагнул ко мне.
- И у тебя, что ли, десятки нет? - спросил Болотин.
- Нет, Красс Захарович. Вот я и...
Я смутился, будто бы оправдываться был намерен насчет десятки; птичий
глаз Болотина оживился, но тут же погас. Болотин был вял, губы облизывал, и
я понял, что нынче он меня не одолеет. И крепость не возьмет.
- Ну и правильно, - кивнул Болотин. - Главное, проследи, чтобы тебя в
списке не пропустили. У нас, сам знаешь, все идиоты и растяпы.
Красс Захарович скривился и сплюнул.
- А y кого список-то?
- У бригадирши, вон, в брезентовом плаще, Анны Владимировны,
переводчицы.
Я поспешил к списку, потоптался среди последних и, убедившись, что меня
внесли, вернулся к Болотину.
- Первый раз, что ли? - спросил Красс Захарович.
- Первый... А вы?
- Бываю тут... Через год захожу... Надо иногда надзирать над фауной.
Хотя и так видишь каждый день вокруг себя всякое зверье и насекомых гадов.
Вонь и смрад, вой шакалов. Вот и ты. Но ты хоть ладно, похож на бобра. Или
на енота. Можно и терпеть. А возьми Феклистова.
Феклистов был редактор и критик, Болотин прежде с ним дружил.
- Этот точно - игуана, есть такая ящерица в западном полушарии, дикари
с голода жрали, и тех рвало. Эдаких-то и надо сюда, и немедленно, в клетки,
я тогда бы каждый день ходил на субботники! И в морду бы им морковь тыкал! А
освобожденных отсюда тварей - кандалы прочь! - развести бы по кабинетам и
столам! Впрочем, какой и от них толк! Тоже мразь и убогость! И создатель наш
так называемый убог! - Тут Красс Захарович голову вскинул и пальцем с
черниль
