Орловский (Грушвицкий) Владимир - Из Другого Мира
Владимир Орловский (Грушвицкий)
Из другого мира
1
Неоглядными рядами справа и слева, косматясь пеною поблескивая
брызгами, пропитанными солнцем, бежали к берегу бесконечные волны. На
песке среди гальки и мелких ракушек, оседали они клочьями белой ваты,
тающей и вновь нарастающей. До самого горизонта не было ничего, кроме
мерного ритма колышущейся водной пустыни. Рождались волны в туманной дали,
где нельзя было отличить небо от моря, зыбились рядами без конца и меры и
угасали в немолчном шуме сегодня, как вчера, как год назад, как в
продолжение сотен, тысяч, миллионов умерших лет...
Сзади, в туманном мареве, громоздясь уступами, окутанные дымкою, синели
горы. А справа, между горами и морем, взбираясь со ступеньки на ступеньку,
одетый зеленью садов, подставлял солнцу свое каменное, запыленное лицо
город.
Мешканцев сидел на гранитной скамье, в незапамятные времена
поставленной чьей-то заботливой рукой на взморье, у самых волн, источивших
уже до половины каменные столбики.
Здесь думалось легко и свободно обо всем, что казалось путанным и
неясным в тиши кабинета. И сегодня опять осаждали мысли все о том же, как
и год, как и пять лет назад, когда он еще начинал только свою работу. Не
умирали сомнения, что, может быть, эти годы прошли впустую, в погоне за
фантазией, за нелепой мечтой, рожденной в сутолоке новых идей, хлынувших в
мир за это сумбурное время. А вот теперь, когда он смотрел на ряды бегущих
под легким ветром пенистых волн, с шорохом облизывавших берег, - все опять
становилось понятно и просто.
Уже давно он скрывал от всех свою работу, нарочно удалившись в этот
почти захолустный городок, где официально занимался изысканиями по добыче
ценных солей из местных источников и заведовал лабораторией опытного
завода, который в сущности больше значился на бумаге, чем существовал в
действительности.
Жил он впроголодь, перебиваясь уроками в местных школах, случайными
лекциями и статьями в столичных журналах. И все эти скудные доходы вместе
с тем, что удавалось урвать от скромных средств, отпускаемых на
лабораторию, уходили целиком на осуществление заветной мысли.
И вот когда ему становилось страшно, что все его жертвы, лишения,
многолетний упорный труд проваливаются в пустоту, в ничто - он уходил к
морю и здесь думал.
И, как всегда, тут им овладевала опять спокойная уверенность и угрюмая
настойчивость. Несомненно, он стоял на верном пути, и когда он добьется
окончательного результата - это будет величайшим из открытий
современности. Правда, основная мысль не принадлежала ему: гениальный
немец первый приоткрыл завесу. Но Эйнштейн приходил к этому рядом
удивительных умозаключений, заставляющих мысль отказаться от проторенных
путей, переворачивающих кверху ногами обычные представления, но как-то
мало связанных с действительностью. Мешканцев должен был претворить эти
отвлеченные теории в реальность, ощутимую руками здесь, на земле.
И всякий раз, когда он от мелочей и подробностей повседневной работы
переходил к общей идее, лежащей в ее основе, у него начинала кружиться
голова. Ведь обычно об этом не думали серьезно и углубленно, принимали
сознанием до смешного легкомысленно. Без особого труда соглашались с тем,
что Эвклида надо сдать в архив, что наша Вселенная имеет внутреннюю
кривизну, что она изогнута по направлению четвертого измерения, что,
следовательно, кратчайшее расстояние между двумя точками вовсе не есть
прямая линия и т.д. И как-то проходили мимо неизбежного, колоссального
вывода:
