Орловский (Грушвицкий) Владимир - Штеккерит
Владимир Орловский (Грушвицкий)
Штеккерит
- Война? Война, милый мой, прекратится на земле не раньше, чем
последняя инфузория сожрет предпоследнюю, - не раньше.
Штеккер закончил свою энергичную сентенцию не менее энергичным жестом,
стукнул пустой кружкой по мраморному столику и окинул взглядом жующий и
чавкающий зал.
- Все это - материал для будущей войны, - продолжал он, жестко
улыбаясь. - Они и их дети, и дети их детей.
Собеседник проследил за его взглядом и содрогнулся, глядя на живое
человеческое море.
- Ну, и вы тоже... готовитесь?
- Да, только об этом нельзя говорить вслух.
- Отравляющие газы?
Штеккер барабанил пальцами по столу, следя за дымом сигары.
- Д-да, - сказал он наконец, поворачиваясь к собеседнику. - Это будет в
свое время сюрпризик, перед которым побледнеют иприт, льюисит и все, что
было до сих пор в области военной химии.
- Секрет, конечно?
- Надеюсь, да... Хотя вынюхивают его усердно.
- В чем же будет сила этого яда, на который вы возлагаете такие
надежды?
- Он должен быть средством для ударов молниеносных, оглушающих... Одно
прикосновение его вызывает жгучую, невыносимую боль. При вдыхании его
смерть почти мгновенна. Он проникает сквозь все оболочки органического
происхождения.
- Но ведь против всякого яда, в конце концов, существует противоядие!
- Противоядие, разумеется, найти можно и должно, чтобы оградить своих
бойцов. И я его открыл... после двух лет работы... Но пока его будут
искать те, на кого обрушится мой газ, он свое дело сделает. Вообразите
себе, какое впечатление будет производить такая туча, когда она широкою
волной поползет на противника... Понимаете ли? Паника, безумие, отчаяние.
Ничего живого на пути не останется...
Гейслер смотрел на собеседника почти с ужасом.
- И вы можете говорить об этом так спокойно? Неужели вы, занимаясь
подобными исследованиями, не думаете о том, что они направлены на живых
людей, которым они несут страдание и смерть?
Штеккер помолчал с минуту.
- Страдания единиц и миллионов единиц не идут в расчет на весах
истории, - сказал он наконец сухо, - и когда помнишь об этом, то все
становится очень просто и ясно.
- И как он будет называться, этот новый газ?
- Он будет называться "штеккерит". Полагаю, что на это я имею право?
Гейслер молчал, глядя в задумчивости на копошившийся людской
муравейник.
В лаборатории сгущались сумерки, и Штеккер зажег огонь. За окном вдруг
сразу стало темнее, будто опустили на него мутную завесу.
Штеккер сегодня задержался здесь дольше обыкновенного. Он перебирал в
памяти все, что видел и слышал в течение последних дней.
Гейслер сказал как-то:
- Попробуйте поставить себя на место тех сотен тысяч, которых будут
травить вашими газами, как крыс или сусликов.
Штеккер презрительно усмехнулся. Сотни тысяч - это пушечное мясо,
предназначенное железными законами пополнять статистические рубрики убитых
и раненых. А он принадлежит к числу тех, которые являются движущей силой в
сложном ходе дел человеческих. Случайность, конечно, возможна всегда. Ну
что же, он сумеет встретить смерть достойным образом, как подобает ученому
и мыслителю. Но это нисколько не меняет сущности дела.
Штеккер бросил докуренную сигару, потянулся и перешел к рабочему столу,
где стоял прибор для испытания физиологического действия исследуемых
газов. Под большим стеклянным колпаком сидела большая серая крыса,
беспокойно забегавшая при приближении человека. Штеккер посмотрел на нее
несколько секунд, выжидая, пока она отодвинется к даль
