Осоргин Михаил Андреевич - Свидетель Истории
Михаил Андреевич Осоргин
Свидетель истории
Роман
Возможно, что я делаю ошибку, укладывая вымысел в рамки исторических
фактов. Во всяком случае, я должен сказать, что в этом романе только одно
действующее лицо может считаться портретом; все остальные лица, как и
события, писаны смешанными красками и лишь случайно, в отдельных чертах,
могут напоминать действительных героев и действительные события, связанные с
первой русской революцией.
Автор
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОЛЕНЬ *
СМЕРТЬ МУШКИ
В утро, когда мир был еще маленьким, уютным и прозрачным, весь состоял
из родного дома с садом и соседней деревни Федоровки, а кончался лесной
опушкой и рекой и когда добро и зло еще не жили раздельно, а пытались
уравновеситься и сговориться,- кучер Пахом, сам огромный и в огромных
сапогах, всклокоченный и хмурый с похмелья, шагнул с кухонного крыльца и
раздавил насмерть щенка Мушку.
Мушка даже не успел взвизгнуть - и жизнь его кончилась. Наступив всей
тяжестью грузного тела на мягкое, Пахом поскользнулся, хотел крепко
выругаться, но оборвался на полуслове и сокрушенно ахнул:
- И-эх ты, никак барышнина собачка!
Огромный Пахом смущенно обтирал огромный сапог о траву, росшую у
крыльца, пока кухарка доказывала ему о пьяных глазах и о душегубстве. Когда
прибежала Наташа, Мушка уже не дрыгал лапой. Девочка наклонилась,
попробовала поднять Мушку, но отдернула руки: это уже не Мушка, а лепешка из
шкурки с раздавленной головой и с налитым кровью глазом, злым и укоряющим.
Наташа встала, с ужасом посмотрела на Пахома и на кухарку и без слез
побежала в сад. Пока она бежала, сдерживая дыханье, ей слышался позади
мягкий и четкий топот Мушкиных лапок. В саду она с разбегу прыгнула на
скамейку и подобралась,- никого не было, ни Мушки, ни людей. И все-таки она
не плакала, а только вся спряталась в первый жизненный ужас.
Прозрачность мира затуманилась, его простота лопнула под Пахомовым
сапогом, как грецкий орех. Теперь за стволом березы, которая раньше была
удивительно приветливой, пряталось страшное, с ясного неба мог упасть
камень, а в цветах притаилась змея. Осторожно спустив ноги со скамейки,
чтобы не ступить на что-нибудь полуживое и скользкое, Наташа кинулась бежать
из сада к дому, но к другому входу, споткнулась на лесенке, зашибла коленку,
испуганно закричала,- и только тогда хлынули слезы из голубых открытых глаз.
Утешали ее напрасно,- можно утешить в любом горе, а тут страшное открытие и
загадка не по силам. Открытие - смерть, а загадка - за что? Если можно убить
Мушку - то, значит, можно все! Теперь ничему нельзя верить, ни участливым
словам, ни добрым улыбкам! От теплого, шелковистого, счастливого Мушки
остался злой глаз, проклявший и дом, и сад, и всех, и Наташу. Пахом вытер о
траву огромный сапог - и радости больше не может быть.
Глупая нянька бубнит над ухом, что найдем нового Мушку, получше
прежнего, а глупая мама выговаривает Пахому: "Как вам не стыдно, вот видите,
что значит пить!" Пахом вяло оправдывается: "Где ее, маленькую, приметишь,
легла на самой дороге", а нянька бурчит: "Ты этак-то и человека раздавишь!"
Все это - напрасные речи, и Наташа не слушает. Все равно - мир расколот,
теперь ничего не вернешь! Она больше не плачет, а быстро думает и ничего
придумать не может - все спуталось. Мушки больше нет, и ничего прежнего
больше нет.
Кучер Пахом, полный раскаяния, прибрал и подмел у черного крыльца, так
что и следа не осталось; даже песочком присыпал. Руками поднять не решился,
а снес на лопате Мушкин тру
