Островский Георгий - Занятная Новогодняя История
Георгий Островский
Занятная новогодняя история
Это был удивительный снег. Он не скрипел под ногами, а мягко и бесшумно
проваливался, едва мы на него ступали. В нем оставались глубокие следы, на
дне которых темнели аккуратные отпечатки наших рубчатых, как автопокрышки,
подошв.
Снег шел всю ночь - медленный, сонный, теплый. Только на рассвете небо
очистилось; и теперь, ранним утром, он лежал, нетронутый, плавными
застывшими волнами на тротуарах и мостовой. Туи склонялись под его
тяжестью до земли, а графическая тонкость голых веток платанов и акаций
казалась особенно подчеркнутой от присыпавших их снеговых пластов.
Впереди нашего трамвая, откапывая серебряные рельсы, бодро грохотал
снегоочистительный струг. В обе стороны от него летела стеклянная пыль.
Небо после снегопада было голубое и наивное, как весной.
Саша приложил руку к заледеневшему оконному стеклу, посмотрел на белую
улицу сквозь прозрачный отпечаток ладони и задумчиво сказал:
- Интересно, как он будет работать на новом режиме...
- Кто?
Саша удивленно взглянул на меня, словно не предполагал, что в трамвае
есть еще кто-то, кроме него:
- "Микрон"...
Собственно говоря, я мог бы и не спрашивать: Сашин
самопрограммирующийся "Микрон" был мне хорошо знаком. Саша создал его для
нахождения и расшифровки сигналов внеземных цивилизаций, но "Микрон",
осознав себя как личность, первым делом в порядке юмора подсунул своему
создателю восприятие окружающего мира... глазами аквариумной рыбы. Хотя
этой выходкой электронного остряка заинтересовались бионики, биологи и
психологи, Саше все-таки нужен был надежный исполнитель, а не юморист, и
он вот уже второй месяц вправлял "Микрону" его ферритовые мозги.
На Большом Фонтане от трамвайного кольца к морю сбегала горная улица с
крутыми поворотами, маленькими, цепляющимися за обрыв домиками и
неожиданным названием - Золотой берег. В одном из этих домов, в комнате с
видом на огород и каменный ракушечниковый забор жил Петро. Сейчас забор
был завален жилистыми виноградными лозами, которые весной покрывались
огромными растопыренными листьями. А летом на огороде всегда был праздник:
там беспрерывно что-то произрастало, цвело и плодоносило - то похожие на
деревянные баклуши кабачки, то витиеватая, лезущая в чистое небо фасоль,
то стремительно протыкающие землю зеленые рапиры лука.
Увидев нас, Петро обрадованно сгреб в сторону свои эскизы, резцы и
жирные черные карандаши. Он поставил на стол миску с бледными холодными
картофелинами, хлеб и плоские лопоухие вареники с творогом.
- Мы к тебе на минуту, - сказал Саша.
Он обвел взглядом комнату. На стенах висели черно-белые гравюры,
которые Петро сводил с деревянной доски и на которых одна-единственная
тонкая белая линия, как в головоломках, прочерчивала и человека, и ветви
деревьев, и земной шар, и звезды. На книжных полках, которые тоже сделал
сам Петро, стояли ящики с тусклой кудрявой травой, а из горшка, висевшего
под потолком, любопытно выглядывали мускулистые ветви традесканции с
тугими эмалированными листиками.
Саша легко, как паяные сплетения проводков, потрогал традесканцию,
удивленно рассмотрел траву в ящиках ("Полынь, что ли? Здорово степью
пахнет") и, закончив свой поверхностный осмотр, сказал:
- Дело в том, что мы (то есть наша организация) едем за елкой. У тебя
ведь ее нет? Я, председатель новогодней комиссии, готов злоупотребить
своим служебным положением и взять тебя с нами. Ведь старые школьные
друзья должны помогать друг другу.
Петро встал.
