Панин Дмитрий - Солженицын И Действительность
Димитрий Панин
Солженицын и действительность
Париж, 1975.
КНИГИ ТОГО ЖЕ АВТОРА:
На русском языке:
Записки Сологдина, Франкфурт/М. 1973.
Вселенная глазами современного человека /в печати/
На французском языке:
Memoires de Sologdine, Flammarion, Paris,1975.
Le Monde oscillatoire, Regain, Monte-Carlo,1974. /Эту книгу можно
заказать только у автора:
D.Panine, 5 allee du Bosquet, 92310 Sevres, France 40 FF и почтовые
расходы по пересылке/
Quel chemin choisir /Готовится к печати/
На немецком языке:
Revolution in der UdSSR?, Schweizerisches Ost-Institut, Bern, 1974.
ВСТУПЛЕНИЕ
В 1973 году к моменту выхода по-русски моих "Записок Сологдина"*
Солженицын находился ещё в вотчине "вождей"** СССР, и я счёл своим долгом
во вступлении к этому изданию написать следующее: "С Александром
Солженицыным мы находились в дружеских отношениях с 1947 по 1952 годы. По
выходе из заключения виделись редко и расходились во взглядах". Солженицын
был в стане врага, я в свободном мире. Поэтому двадцать страниц в моей
книге, посвящённых Солженицыну, я заполнил только лучшим, что в те годы о
нём можно было сказать. На странице 516 того же издания я специально
подчеркнул ещё раз: "Наша четырёхлетняя жизнь под общим кровом, в теснейшем
общении, окончилась. Дороги наши разошлись, по выходе на волю мы
встречались редко и нерегулярно: я обиделся за искажение образа Сологдина,
и чёрная кошка пробегала между нами."
* Франкфурт-на-Майне. 1973.
Я послужил прототипом для Сологдина в романе "В круге первом"
Солженицына, поэтому решил от имени моего литературного двойника обратиться
в моих "Записках" к читателю.
** Так Солженицын называет руководителей советского режима в "Письме
вождям".
Действительность была несколько иной. Мои встречи и разговоры с
Солженицыным после нашей реабилитации проходили на уровне сурового братства
сталинских лагерей. Для меня он оставался бывшим заключённым. Я отдавал
должное его литературному таланту, но с жёсткой прямолинейностью указывал
на его ошибки. Правда, я всегда щадил его самолюбие и делал это только с
глазу на глаз. По мере роста своей славы он становился всё нетерпимее к
критике, но это не мешало мне продолжать ту же линию поведения. Я не всегда
был прав: например, советовал ему печатать свои произведения на Западе под
псевдонимом, как это сделал никому в ту пору неизвестный Андрей Синявский.
Я не предугадал отзвук и влияние лагерной тематики, которая благодаря
Солженицыну прорвалась в советскую литературу.
Критические замечания Солженицына к моим работам я принял с
благодарностью.
По приезде в 1972 году на Запад я всеми силами защищал Солженицына,
так как помнил, что он за железным занавесом и не может пока говорить в
полную силу. Во время многочисленных лекций, встреч, бесед, в интервью, я
отстаивал его позицию борца, всячески выделял его хорошие качества. Когда
солдат воюет, о его недостатках говорить не принято.
Теперь он в полной безопасности, в зените славы, окружён почётом и
уважением; он сам защитит свои убеждения.
Сразу после приезда Солженицына в 1974 году на Запад я написал ему
несколько писем и ответил на его письма, так как считал себя обязанным его
предупредить. Но мой долг также защитить истину и людей от опасности
вредных ошибочных предложений, доктрин, теорий, от кого бы они ни исходили.
Солженицын остаётся для меня одним из больших современных писателей. Я
чту его десятилетнее единоборство с режимом и считаю "Архипелаг ГУЛАГ"
подлинным свидетель-ством о преступлен
