Панченко Григорий - Право Слабого
ГРИГОРИЙ ПАНЧЕНКО
ПРАВО СЛАБОГО
Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
(Фраза, сказанная человеком ни разу в
своей жизни не использовавшим
возможность реализовать этот принцип.)
Как ни странно, команда прозвучала вполне знакомая:
- Прошу встать! Суд идет.
Солдат даже не повернул головы - он остался сидеть как сидел облокотившись
о барьер впереди себя и уронив подбородок на сплетенные кисти рук. Ему
было все ясно. В этом фарсе он участвовать не собирался.
Боковым эрением он уловил резкое движение сержанта. Тот вскочил и
вытянулся, замирая по стойке смирно. Проделано это было с такой быстротой
и четкостью, что левую щеку сидящего овеяло струйкой потревоженного
воздуха.
Солдат покосился на своего напарника не скрывая неудовольствия.
- Не трепыхайся - сказал он уголком рта.
Сержант не ответил. Мелкие капли пота, выступившие у него на лице,
множились и росли набухая с каждой секундой. Так проступает масло сквозь
поры свежего фильтра. Или - сукровица сквозь бинт перевязки...
Сам он такого не наблюдал, но сравнение ему показалось уместным. Впрочем,
не бывает в современной войне маслянных фильтров, да и бинтов не бывает...
Если уж на то пошло, то фактически не бывает и раненых: экипаж погибает
весь и сразу, захлебнувшись в ледяной пустоте или огненной вспышке. Разве
что при планетарных бомбежках... Но судьба пока что хранила от них. Не
всех и не всегда, но - хранила.
"Нашел время баловаться красивыми фразами, идиот!"
- рядовой вдруг разозлился сам на себя.
Он украдкой оглядел конвоиров. Нет, те явно не собирались хватать его за
локти или за что еще там, выпрямлять, поднимать насильно. И то слава
богу...
Что-то в позе конвойных царапнуло его внимание, но тогда он не осознал
этого. Потому что страх, тщательно замаскированный, загнанный в глубь души
и прикрытый отнюдь не показной бравадой, вдруг обозначился где-то в груди,
холодным лучиком кольнув сердце.
В трибунале не существует апелляций. И после вынесения приговора - а каков
будет этот приговор, сомнений нет ни малейших - жить им осталось не более
двух суток.
"Интересно, наши сутки имеются в виду или их ящерные? Тогда это не 48
часов, а где-то под 60. Впрочем это тот самый хрен, который не слаще
редьки... завры проклятые!"
Под "заврами" солдат имел в виду членов трибунала. Конечно, произносить
этот термин вслух, мягко говоря не рекомендовалось. Вообще-то это, пожалуй
получилось случайно, но случайность выглядит весьма символической:лишь
один из четверых судей - человек. И именно он пытается взять на себя
функции адвоката. Создается пакостное впечатление, что без него даже
видимость защиты не была бы обеспечена. Вот именно что видимость...
Сержант уже отвечал на какой-то вопрос мешая чеканный металл фраз устава с
жалким лепетом там, где этих фраз не хватало. Потом вопрос был задан и
солдату - но он промолчал.
- Встань! - рявкнул на него конвойнный.
Нет, он не рявкнул - прошипел еле слышно, явно не желая, чтобы его голос
донесся до судейского стола или даже до его напарника, замершего в
странной позе по другую сторону скамьи подсудимых.
- Встань! Не губи себя...
- Не дождешься, пресмыкающееся,- процедил солдат.
Вообще-то он собирался выдать более сложный каламбур - вроде "Не дождаться
вам, пресмыкающееся, чтобы человек перед вами пресмыкался!". Но слова
застряли у него в горле.
К тому же охранник просто не понял бы его. Да, в далеком - очень далеком!
- прошлом предки завров передвигались ползком, "пресмыкаясь" в самом
прямом смысле э
