Пащук Арт - Рассказ На Три Страницы
Art Pashchoock
Рассказ на три страницы
В один из последних дней весны 1996 года на 2-й
Брестской улице в Москве можно было видеть старомодного и
не по погоде тепло одетого старика, который медленно шёл,
то и дело останавливаясь и удивлённо оглядываясь.
Привыкшие ко многому москвичи не уделяли старику
большого внимания. Hекоторые бросали удивлённый взгляд на
его коричневую вязаную шапку и плащ на меху, но не
замедляя шага продолжали свой путь и вскоре забывали о
странном старике напрочь. Их, с одной стороны, легко
можно понять, ведь в Москве столько странных людей, что
можно лишь тем и заниматься, что рассматривать их.
Однако, если б они знали, что старик этот вчера
неожиданно для себя обрёл бессмертие, то наверняка
выделили бы минуту-другую, чтоб остановиться, рассмотреть
его как следует, и, может быть, попытаться проверить,
правда ли это.
Hо все пребывали в неведении, и странный старик,
никем не тронутый, был, очевидно, всё ближе к своей цели.
Он не спешил, ибо, во-первых, его ослабленный возрастом и
болезнями организм не позволил бы ему этого, а во-вторых,
времени у него в запасе было достаточно. Догадывался ли
он об этом? Да. Считал ли он себя сумасшедшим? Да.
Впрочем, он ещё сомневался, поскольку прожил на земле 83
года и успел почерпнуть немного полезных сведений.
Да, Пётр Матвеевич Панцирев находился в том заветном
для многих умерших гораздо раньше возрасте, когда люди
теряют значительную часть своей подвижности, когда мозги
их иссыхают и перестают понимать довольно простые вещи,
когда вместо звуков вокруг себя они слышат шёпот ангелов
и пение фавнов в своей голове, когда воспоминания
тускнеют и подчас сосредотачиваются в старой
потрескавшейся чашке с синим цветком или сломанном
радиоприёмнике, и каждый день совершенно недвусмысленно
определяет свою роль.
Прошло уже лет двадцать с того дня, как Пётр
Матвеевич вышел на пенсию. Эти двадцать лет, как,
впрочем, и многие годы прежде, он тихо влачил своё
существование, научившись наслаждаться каждым днём своей
жизни, даже если в этот день у него нещадно чесались ноги
или болели кости, даже если в его похожей на пенал
комнате в коммунальной квартире стоял лютый холод, даже
если ему случалось голодать. Он привык к такой жизни, и
все крупные неприятности переносил удивительно спокойно,
зато каждая ничтожная радость захлёстывала его душу
тёплой волной счастья. Он радовался и своему, но чаще
чужому. Радовался, встретив случайно на улице пару,
которая казалась ему счастливой; радовался, слушая по
радио о чьих-то успехах; радовался, глядя, как играют
дети. или как мужчины по вечерам пьют пиво и
"заколачивают козла". И солнце, и небо, и листва, и вода,
и разные твари - всё вызывало в нём умиление.
Так было не всегда. Было ли это свидетельством
неотвратимо наступающего старческого слабоумия? Hет, мы
не будем судить его строго, не будем судить о нём по
своим меркам. Когда человеку осталось совсем немного, он
может себе позволить такую малость.
...Радовался шуму ветра, пению птиц, залетавших в
загазованный город. Весна вселяла в него неудержимую,
почти буйную радость - радость пробуждения и любви, увы.
Осень сладко щемила сердце картинами поэтического
умирания; он, нагибаясь с трудом, собирал букеты багряных
кленовых листьев, и душа его плакала с нежностью и
благодарностью. Зимой он задумчиво наблюдал по вечерам
метель, танцующую в свете редких уличных фонарей и слушал
скрип снежинок под своими медленными ногами. Летом
смотрел на о
