Паустовский Константин - Дремучий Медведь
Константин Георгиевич Паустовский
Дремучий медведь
Сын бабки Анисьи, по прозвищу Петя-большой, погиб на войне, и остался с
бабкой жить ее внучек, сын Пети-большого - Петя-маленький. Мать
Пети-маленького, Даша, умерла, когда ему было два года, и Петя-маленький ее
совсем позабыл, какая она была.
- Все тормошила тебя, веселила, - говорила бабка Анисья, - да, видишь ты,
застудилась осенью и померла. А ты весь в нее. Только она была говорливая, а
ты у меня дичок. Все хоронишься по углам да думаешь. А думать тебе рано.
Успеешь за жизнь надуматься. Жизнь долгая, в ней вон сколько дней! Не сочтешь.
Когда Петя-маленький подрос, бабка Анисья определила его пасти колхозных
телят.
Телята были как на подбор, лопоухие и ласковые. Только один, по имени
Мужичок, бил Петю шерстистым лбом в бок и брыкался. Петя гонял телят пастись
на Высокую реку. Старый пастух Семен-чаевник подарил Пете рожок, и Петя трубил
в него над рекой, скликал телят.
А река была такая, что лучше, должно быть, не найдешь. Берега крутые, все
в колосистых травах, в деревах. И каких только дерев не было на Высокой реке!
В иных местах даже в полдень было пасмурно от старых ив. Они окунали в воду
могучие свои ветви, и ивовый лист - узкий, серебряный, вроде рыбки уклейки -
дрожал в бегучей воде. А выйдешь из-под черных ив - и ударит с полян таким
светом, что зажмуришь глаза. Рощицы молодых осин толпятся на берегу, и все
осиновые листья дружно блестят на солнце.
Ежевика на крутоярах так крепко хватала Петю за ноги, что он долго возился
и сопел от натуги, прежде чем мог отцепить колючие плети. Но никогда он,
осердясь, не хлестал ежевику палкой и не топтал ногами, как все остальные
мальчишки.
На Высокой реке жили бобры. Бабка Анисья и Семен-чаевник строго наказали
Пете не подходить к бобровым норам. Потому что бобер зверь строгий,
самостоятельный, мальчишек деревенских вовсе не боится и может так хватить за
ногу, что на всю жизнь останешься хромой. Но Пете была большая охота поглядеть
на бобров, и потому он ближе к вечеру, когда бобры вылезали из нор, старался
сидеть тихонько, чтобы не напугать сторожкого зверя.
Однажды Петя видел, как бобер вылез из воды, сел на берегу и начал тереть
себе лапами грудь, драть ее изо всех сил, сушить. Петя засмеялся, а бобер
оглянулся на него, зашипел и нырнул в воду.
А другой раз вдруг с грохотом и плеском обрушилась в реку старая ольха.
Тотчас под водой молниями полетели испуганные плотицы. Петя подбежал к ольхе и
увидел, что она прогрызена бобровыми зубами до сердцевины, а в воде на ветках
ольхи сидят эти самые бобры и жуют ольховую кору. Тогда Семен-чаевник
рассказал Пете, что бобер сперва подтачивает дерево, потом нажимает на него
плечом, валит и питается этим деревом месяц или два, глядя по тому, толстое
оно или не такое уж и толстое, как хотелось бобру.
В густоте листьев над Высокой рекой всегда было беспокойно: Там хлопотали
разные птицы, а дятел, похожий на сельского почтаря Ивана Афанасьевича - такой
же остроносый и с шустрым черным глазом, - колотил и колотил со всего размаху
клювом по сухому осокорю. Ударит, отдернет голову, поглядит, примерится,
зажмурит глаза и опять так ударит, что осокорь от макушки до корней загудит.
Петя все удивлялся: до чего крепкая голова у дятла! Весь день стучит по дереву
- не теряет веселости.
"Может, голова у него и не болит, - думал Петя, - но звон в ней стоит
наверняка здоровый. Шутка ли - бить и бить целый день! Как только черепушка
выдерживает!"
Пониже птиц, на
