Паустовский Константин - Приказ По Военной Школе
Константин Паустовский
Приказ по военной школе
Всем известно, что людей, недавно попавших на военную службу, одолевают
воспоминания. Потом это проходит, но вначале память все время возвращается к
одному и тому же: к ярко освещенной комнате, где лежит на столе "Давид
Копперфильд", к Москве, к ее бульварам, загорающимся чистыми огнями.
Достаточно беглого взгляда на заштопанную гимнастерку, чтобы с новой любовью
вспоминать материнские маленькие пальцы, ее опущенную голову, ее наперсток,
ее робкие просьбы беречь себя и помнить, что она будет ждать сына, что бы с
ним ни случилось, ждать до последнего своего вздоха.
И курсанта медицинского училища в одном из городов Средней Азии
Михайлова первое время, так же как и всех, одолевали воспоминания. Потом их
острота притупилась, но был один день в году, которого Михайлов боялся:
четвертое мая, день его рождения. Что бы ни было, он знал, что в этот день
ему не уйти от прошлого.
Четвертого мая Михайлов проснулся на рассвете и несколько минут лежал с
закрытыми глазами. Подъема еще не было. За окнами в листве касторовых
деревьев начиналось воробьиное оживление: должно быть, над близкой и еще
прохладной пустыней уже подымалось солнце. Отдаленно пахло розами из
соседнего сада, дымом кизяка и еще чем-то сухим и сладким, чем всегда пахнет
в азиатских городах.
Михайлов помедлил, потом открыл глаза и посмотрел на столик около
койки. Нет, чуда не случилось! На столике не было ни плитки шоколада, ни
конверта с почтовыми марками Южной Америки, ни ландышей в стакане, ни нового
вечного пера, ни толстой книги о плавании на корабле "Бигль" - не было
ничего, что бывало в Москве. На столике лежали пилотка, ремень, полевая
сумка, набитая старыми письмами.
Михайлов вскочил, оделся и, голый по пояс, пошел во двор под тепловатый
душ. Он мылся, слушая, как в окрестных пыльных дворах восторженно рыдали
ослы, и вздыхал. Да, тоскливый день рождения, без единого подарка! Ну, что
же, ничего не поделаешь. Будем взрослыми, будем мужчинами!
"Все это так,-думал Михайлов,-но неужели сегодня ничего не случится?"
Он знал, конечно, что случиться ничего не может и что этот воскресный день
пройдет так же размеренно, как и все остальные дни. Вот разве будет кино под
открытым небом. Но кино ожидалось вечером, а днем Михайлов с несколькими
товарищами был отправлен на практику в хирургическую клинику.
Старичок хирург в белом колпаке хитро посмотрел на курсантов, потом на
их сапоги под халатами, усмехнулся и сказал:
- Ну-с, молодые люди, надо сделать внутривенное вливание
гипертонического раствора и никотиновой кислоты. Кто за это возьмется?
Курсанты переглянулись и промолчали. Самые робкие опасались даже
смотреть на хирурга. Шуточное ли дело - внутривенное вливание таких
препаратов! Если говорить по совести, то его должен был делать сам хирург,
хитрый старичок. У курсантов пока еще это вливание удавалось редко. Кроме
холодного пота, дрожания рук, пересохшего горла и других неприятных .
ощущений, ничего хорошего оно не сулило.
- Ну-с, - сказал старичок, - я замечаю, юноши, что ваше раздумье
продолжается чересчур долго. Да. Чересчур!
Тогда Михайлов покраснел и вызвался сделать вливание.
- Мойте руки! - приказал старичок. - По способу Фюрбрингера. Да!
Пока Михайлов долго мыл руки по этому способу и замечал, что руки у
него начинают дрожать, в перевязочную вошел в халате, накинутом на одно
плечо, боец Капустин - тот самый, которому надо было вливать раствор и
никотиновую кислоту. Михайлов ст
