Паустовский Константин - Случай В Магазине Альшванга
Константин Паустовский
СЛУЧАЙ В МАГАЗИНЕ АЛЬШВАНГА
Зимой 1921 года я жил в Одессе, в бывшем магазине готового платья "Альшванг
и компания". Я занял явочным порядком примерочную на втором этаже.
В моем распоряжении были три большие комнаты с зеркалами из бемского
стекла. Зеркала так крепко были вмурованы в стены, что все попытки - и мои и
поэта Эдуарда Багрицкого - выломать эти зеркала, чтобы обменять их на продукты
на Новом базаре, ни к чему не привели. Ни одно зеркало даже не треснуло.
В примерочной не было никакой мебели, кроме трех пустых ящиков с гнилой
стружкой. Хорошо еще, что стеклянная дверь легко снималась с петель. Каждый
вечер я снимал ее, клал на два ящика и устраивал на этой двери свою постель.
Стеклянная дверь была очень скользкая, и потому по нескольку раз за ночь
старый тюфяк сползало нее вместе со мной и сваливался на пол.
Как только тюфяк начинал двигаться, я тотчас просыпался и лежал не дыша,
боясь пошевелить даже пальцем, глупо надеясь, что, может быть, тюфяк
остановится. Но он сползал медленно и неумолимо, и моя хитрость не помогала.
Это было совсем не смешно. Зима стояла свирепая. Море замерзло от порта
до Малого Фонтана. Жестокий норд-ост полировал гранитные мостовые. Снег не
выпал ни разу, и от этого холод казался гораздо холоднее, чем если бы на улицах
лежал снег.
В примерочной стояла маленькая жестяная печка-"буржуйка". Топить ее было
нечем. Да и невозможно было согреть этой жалкой печуркой три огромные комнаты.
Поэтому на "буржуйке" я только кипятил морковный чай. Для этого хватало
нескольких старых газет.
На третьем ящике был устроен стол. На нем по вечерам я зажигал коптилку.
Я ложился, наваливал на себя все теплое, что у меня было, и читал при свете
коптилки стихи Хосе Мариа Эредиа в переводе Георгия Шенгели. Стихи были изданы
в Одессе в этот голодный год, и я могу засвидетельствовать, что они не ослабили
нашего мужества. Мы чувствовали себя стойкими, как римляне, и вспоминали стихи
того же Шенгели: "Друзья, мы римляне, мы истекаем кровью..." Кровью мы,
конечно, не истекали, но все же и нам, молодым и веселым людям, бывало иногда
чересчур холодно и голодно. Но никто не роптал. Внизу, в первом этаже
магазина, развертывала суетливую и несколько подозрительную деятельность некая
художественная артель. Во главе этого предприятия стоял старый ворчливый
живописец, известный в Одессе под кличкой "Король вывесок". Артель принимала
заказы на вывески, шитье женских шапочек, изготовление "деревяшек" (женских
туфель, производство которых отличалось античной простотой: к деревянной
подошве приколачивалось всего несколько тесемок) и на рисование реклам для кино
(их писали клеевыми красками на кривой фанере),
Но однажды мастерской повезло, и она получила заказ на так называемое
"носовое украшение" для единственного в то время черноморского парохода
"Пестель". Он собирался идти первым рейсом в Батум.
Сооружение это сделали из листового железа, а затем расписали по черному
фону золотым растительным орнаментом.
Эта работа увлекла всех, и даже милиционер Жора Козловский отлучался иной
раз с соседнего поста, чтобы посмотреть на нее.
Я работал тогда секретарем в газете "Моряк". В ней вообще работало много
молодых писателей, в том числе Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша и Ильф. Из
старых, опытных писателей часто заходил к нам в редакцию только Андрей Соболь
-милый, всегда чем-нибудь взволнованный, неусидчивый человек.
Однажды Соболь принес в "Моряк" свой рассказ, раздерганный, спу
