Пикуль Валентин - Две Картины
prose_history Валентин Саввич Пикуль Две картины ru ru Roland ronaton@gmail.com FB Tools 2005-03-26 E7D86535-80CF-4BF2-86D3-C0129F0FE541 1.0 Валентин Саввич Пикуль
Две картины
Две старые картины тревожат мое воображение…
Первая — верещагинская. «Мир во что бы то ни стало», — сказал Наполеон поникшему перед ним маркизу Лористону, посылая его в тарутинскую ставку Кутузова. Вторая — художника Ульянова, она ближе к нам по времени создания. «Народ осудил бы меня и проклял в потомстве, если я соглашусь на мир с вами», — ответил Кутузов потрясенному Лористону…
Я вот иногда думаю: как много в русской живописи батальных сцен и как мало картин, посвященных дипломатии.
Где они? Может, я их просто не знаю?..
***Москва горела… Во дворе Кремля оркестр исполнял «Марш консульской гвардии при Маренго». Наполеон через узкое окошко кремлевских покоев равнодушно наблюдал, как на Красной площади его солдаты сооружают для житья шалаши, собирая их из старинных портретов, награбленных в особняках московской знати.
— Бертье, — позвал он, — я уже многое начинаю забывать… Кто сочинил этот марш во славу Маренго?
— Господин Фюржо, сир.
— А, вспомнил… Чем занят Коленкур?
— Наверное, пишет любовные письма мадам Канизи… Арман Коленкур долго был французским послом в Петербурге, и Наполеон убрал его с этого поста, заподозрив в Коленкуре симпатию к русскому народу. В самый канун войны Коленкура сменил маркиз Александр Лористон, который испытывал одну лишь симпатию — к императору. Наполеон сумрачно перелистал сводки погоды в России за последние 40 лет, составленные по его приказу учеными Парижа. Неожиданно обозлился:
— Коленкур много раз пугал меня ужасами русского климата. На самом же деле осень в Москве даже мягче и теплее, чем в Фонтенбло. Правда, я не видел здесь винограда, зато громадные капустные поля вокруг Москвы превосходны.
Бертье слишком хорошо изучил своего повелителя и потому сразу разгадал подоплеку сомнений Наполеона.
— Все равно, какая погода и какая капуста, — сказал он. — Мы должны как можно скорее убраться отсюда.
— Куда? — с гневом вопросил император.
— Хотя бы в Польшу, сир.
— Да?! Не за тем же, Бертье, горит Москва, чтобы я вернулся в Европу, так и не сумев принудить русских к унизительному для них миру…
Курьерская эстафета между Парижем и Москвою, отлично налаженная, работала идеально, каждые 15 дней, точно в срок, доставляя почту туда и обратно. Но уже возникали досадные перебои: курьеры и обозы пропадали в пути бесследно, перехваченные и разгромленные партизанами. Наконец, Наполеон знал обстановку в Испании гораздо лучше, нежели положение в самой России, и не было таких денег, на какие можно было бы отыскать средь русских предателя-осведомителя. О положении внутри России император узнавал от союзных дипломатов в Петербурге, но их информация сначала шла в Вену, в Гаагу или Варшаву, откуда потом возвращалась в Москву — на рабочий стол императора…
Барабаны за окном смолкли, оркестр начал бравурный «Коронационный марш Наполеона 1804 года».
— Музыка господина Лезюера, — машинально напомнил Бертье, даже не ожидая вопроса от императора.
— Крикните им в окно, чтобы убирались подальше… Ночь была проведена неспокойно. Утром Наполеон велел звать к себе маршалов и генералов. Они срочно явились.
— Я, — сказал император, — сделал, кажется, все, чтобы принудить азиатов к миру. Я унизил себя до того, что дважды посылал в Петербург вежливые письма, но ответа не получил. Моя честь не позволяет мне далее сносить подобное унижение. Пусть Кутузов
