Пикуль Валентин - Трагедия 'русского Макарта'
Валентин ПИКУЛЬ
ТРАГЕДИЯ "РУССКОГО МАКАРТА"
Морозный Петербург. Раннее утро. Одна из комнат обширной квартиры
Маковского отведена для тропического сада, в котором живут заморские птицы,
наполняющие жилище художника забавным пением. Он и сам встречает день пением:
Перед троном красоты телесной
Святых молитв не зажигай,
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай...
Громадный холст еще чист, возле него стремянка; из китайских ваз растут
пышные букеты различных кистей'. Бодряще пахнет красками, скипидаром,
лаками... Если верить слухам, мастерская Ганса Макарта в Вене более напоминает
ателье дамских мод, а мастерская Константина Маковского вроде антикварной
лавки: блестят шелка и парча, всюду древнее оружие, боярские одежды, кокошники
и сарафаны, в ларцах из слоновой кости туманится жемчуг, на рундуках мерцают
братины из серебра и золота, ковры и гобелены - все это цветет и брызжет
сочностью красок и света... В полдень живописца навещает солидный сенатор,
готовый заплатить за свой портрет 3 000 рублей. Час работы - и все закончено.
По опыту мастер знает: улещать удачное - только портить.
- Кажется, готово, - смущенно сказал он заказчику.
Но сановник, весьма далекий от понимания маэстрии, не соглашается платить
деньги за столь быструю работу:
- Раньше портреты выписывали комариным жалом, а вы своим помелом - мах-мах
и.., разве уже готово? В таких случаях Маковский вынужден притворяться:
- Вы меня не совсем-то правильно поняли. Портрет закончен лишь вчерне, а
теперь мне нужен по крайней мере еще месяц, чтобы придать ему необходимое brio
- блеск...
После ухода сенатора портрет будет валяться в мастерской целый месяц,
после чего масло покрывается лаком и можно отсылать по адресу заказчика.
Подобных анекдотов о Маковском сохранилось множество, зато в мемуарном
наследии художников о нем упоминается бегло, словно о незначительном мастере.
А между тем слава Константина Егоровича Маковского давно уже переплеснула
рубежи России, хотя популярность его кисти была иногда обидной для авторского
самолюбия.
Не лучше ли обратиться к истокам причудливой и неповторимо противоречивой
жизни? Москва была его родиной. А в детстве все интересно. Облезлая ворона
смешно пила из лужи. На Ленивке чистоплотный мужик торговал вкусным малиновым
квасом. В магазине на Тверской итальянец Джузеппе Артари раскладывал эстампы,
выписанные из-за границы.
- Любуйся и запоминай, - внушал отец сыну. Во время прогулок по Москве он
требовал от Кости зарисовывать в карманный альбомчик уличные сценки,
набрасывать портреты встречных прохожих, а дома спрашивал мальчика:
- Не забыл ли мужика, что квасом тебя угощал? Да и ворона та была
примечательна. Ну-ка, изобрази мне их...
Егор Иванович Маковский служил бухгалтером, душою принадлежа искусствам.
Гитара уже кочевала по Москве, и Тропинин, приятель его, оставил нам галерею
гитаристов и гитаристок, живые немеркнущие полотна. Сколько наивной прелести
было тогда в старинных романсах! От Лермонтова до Полины Виардо, от Пушкина до
Ференца Листа - никто не миновал очарования этих струн, брызжущих над
заснеженными далями России подлинной трагедийностью. Любовь Корнеевна, мать
Кости, обладала прекрасным голосом, она пела в публичных концертах, и мальчик,
притихший за креслом отца, внимал романсам Гурилева, Алябьева, Булахова,
Донаурова. А как выразительны были глаза молодой женщины, облик которой
сберегла для нас тропининская кисть. Уже прославленный Брюллов, проездом через
Москву, зажился в д
