Писемский Алексей - Уже Отцветшие Цветки
Алексей Феофилактович Писемский
Уже отцветшие цветки*
______________
* Это ряд рассказов из жизни и типов 40-50-х годов. (Прим. автора.).
Содержание
I. КАПИТАН РУХНЕВ
I
КАПИТАН РУХНЕВ
Это было лет двадцать пять назад. Я служил чиновником особых поручений
при м-м военном губернаторе. Однажды я получил от него повестку немедленно
явиться к нему. Я поехал и застал губернатора в сильно раздраженном
состоянии.
- Поезжайте сейчас в острог, - начал он сердитым голосом, - там
содержится отставной капитан Рухнев, скажите ему от моего имени, что если он
еще раз позволит себе шутки в сношениях с начальствующими лицами, так я
посажу его в одиночное заключение!
И с этими словами губернатор подал мне данное капитаном Рухневым
местному полицеймейстеру объяснение, которое было такого рода: "На
предъявленное мне вашим высокородием взыскание имею честь объяснить, что
оное взыскание я признаю вполне законным; но удовлетворить его затрудняюсь,
потому что, как известно это и вашему высокородию, имею единственное только
благоприобретенное состояние - 4-й номер в м-м тюремном замке, который, если
ваше высокородие найдете это законным, предоставляю продать с аукциона для
уплаты моего долга или предоставить оный и без торгов во владение
г.кредитора, каковый номер он может занять, когда только пожелает!"
- Пугните его хорошенько и напомните ему, что я острот в службе не
люблю! - заключил губернатор.
Я поехал. Мне давно хотелось посмотреть на Рухнева и побеседовать с
ним. По слухам, он был человек умный, большой говорун и ни перед законом, ни
перед своей совестью страха не ведавший. Караульный унтер-офицер провел меня
к нему в номер. При входе моем Рухнев, окинув меня с некоторым удивлением
глазами, вежливо поклонился мне. Я сказал ему свое звание и фамилию. На
губах Рухнева пробежало что-то вроде усмешки. Я объяснил ему, в чем состояло
мое поручение. Тут Рухнев явно уже усмехнулся и, пригласив меня сесть, сам
тоже опустился на свое кресло. Видимо, что он пообжился и пообзавелся в
своем номере: у него был письменный стол, на котором стояли чернильница,
счеты, лежала засаленная колода карт, а около постели лежала огромная
датская собака. Рухнев, заметив, что я осматриваю его номер, поспешил
сказать:
- Я надеюсь, что вы нашему свирепому начальнику губернии не опишете
подробно моего помещения: для заключенного в этом только и отрада!
- Нет, не опишу, - отвечал я.
Рухнев взял меня за руку и крепко пожал ее. По-видимому, ему было лет
около сорока. Одежда на нем была не арестантская и состояла из нанкового
казакина, на котором висел даже какой-то крестик, и из широких черных, с
красным кантом, шаровар. Он был полноват, небольшого роста, с выдвинутыми,
как у рака, вперед глазами, которые он закрывал очками; волосы и усы имел
подстриженными и вообще в лице своем являл более дерзкое, чем умное
выражение.
- Вы изволите говорить, что начальник губернии велел мне напомнить, что
он не любит в службе шуток, - заговорил он. - Помню-с это, очень хорошо
помню, потому что он выгнал даже меня из службы за мою шутливость.
- За одну только шутливость? - спросил я.
- Да-с!.. - подтвердил Рухнев и, заметив во мне любопытство, он
продолжал: - Дело происходило таким манером: я служил исправником, и не по
выборам, а по личному назначению самого начальника губернии; сверх того, за
мою распорядительность мне, опять-таки лично им же, поручено было смотреть
за благочинием и благоустройством присутственных мест. Смотрю я за всем
этим: т
