Платонов Андрей - Офицер И Крестьянин
Андрей Платонов
ОФИЦЕР И КРЕСТЬЯНИН
(Среди народа)
Деревню Малую Верею майор Александр Степанович Махонин занимал уже
дважды, но оба раза оставлял ее, потому что фашисты направляли по десять и
пятнадцать танков и по два полка пехоты против одного его батальона.
Александр Степанович не мог понять столь жертвенной борьбы врагов ради
удержания незначительного населенного пункта. Местоположение Малой Вереи и
ее тактическая ценность в плане обороны противника не давали оправдания для
защиты Вереи во что бы то ни стало. Майор Махонин любил вникать в мысль
противника; но здесь, в сражениях за Малую Верею, он не мог угадать
здравого военного расчета неприятеля, глупости же его он из осторожности не
хотел допустить. Уже и мощный узел немецкой обороны на грейдерной дороге,
что на левом фланге, был оставлен противником, и справа от Вереи наши
войска тяжким прессом далеко вдавались вперед дугой по фронту, а фашисты не
жалели своих войск и машин, чтобы ужиться на этой избяной погорельщине у
проселочной дороги. И поэтому наши войска в третий раз штурмовали Малую
Верею, и в третий раз майор Махонин въезжал в эту деревню, сотлевшую в
прах, но все еще невидимо живую. Здесь Махонин двое суток тому назад
беседовал с одним жителем-стариком: жив ли он теперь? Беседа их не была
тогда закончена; они расстались по чужой воле, не желая расставаться.
Старый крестьянин был жив. Он сам вышел на дорогу -- опытный житель
войны -- и приветствовал русского офицера:
-- Здравствуйте, Александр Степанович! В который раз мы с вами встречу
делаем, и все без ущерба живем...
-- Без ущерба, Семен Иринархович, -- сказал майор. -- Смерть еще,
видно, заслужить надо, чтоб от нее добро и польза народу была, а так зачем
же ущерб терпеть?.. Здравствуй сызнова, Семен Иринархович!
-- Здравствуй, Александр Степанович... Правда твоя -- и смерть даром
не дается, ее тоже еще надо заслужить, а зря к чему же со света уходить!
Правда, правда твоя!.. Да ведь и так можно сказать, Александр Степанович,
ты, конечно, и сам о том чувствуешь, что ведь надо кому-нибудь и на земле
дежурить остаться, чтобы безобразия на ней не было... Без нас-то, глядишь,
и непорядок будет. Нам тут надо быть...
-- Надо, надо, Семен Иринархович, -- говорил майор Махонин.
Они стояли один возле другого, радуясь друг другу, как родня.
Крестьянину было лет под семьдесят; он был человек небольшого роста, уже
усыхающий от возраста, с клочком бурой бороды под подбородком и с теми
небольшими, утонувшими во лбу, светлыми впечатлительными и нежными глазами,
которые наш народ называет мнительными. Этот старик, как он сам сообщал,
еще до войны сумел своим сердцем добыть из местной отощалой почвы столь
тучный урожай льна и конопли, что его пригласили на выставку в Москву,
чтобы показать всему народу этого тщедушного, но хитроумного труженика.
Офицер перед ним был высок ростом, угрюм и худ, с тем выражением
спокойствия и долготерпения на лице, которое бывает у людей, давно живущих
на войне. На вид майору можно было дать и пятьдесят лет и тридцать пять:
его могли утомить долгие годы труда, тревоги и ответственности, принимаемой
близко к сердцу, и оставить застывшие следы на его лице, -- или то были
черты постоянно сдерживаемой крайней впечатлительности, доставляющей
усталость человеку. Но в голосе Махонина все еще была слышна молодая сила,
располагающая к нему, кто слышал его, и звучало добродушие хорошего
характера.
Майор и крестьянин не окончили своего разговора, начатого в прежни
