Библиотека в кармане -русские авторы

         

Платонов Андрей - Серега И Я


Андрей Платонов
Серега и я
Мы шли с работы. Около домов на камне лежал белый холодный свет
вечереющего дня. И солнце было низко; оно рано уходило за кирпичные трубы
кочегарок, эти угрожающие пальцы земли. Начиналась тихая сонная осень.
Ветер дул реже и не был так жесток, как раскаленным ноющим летом. Небо
побелело и стало ближе и ясней, будто опустило глаза к человеку.
Каждую прожитую осень я помнил с детства, и всегда она была такая же,
как теперь. Белое небо, белая земля, пустой безголосый простор без конца и
холодно.
По мостовой гремят телеги и ломовые на них спят, только передний
дремлет и посматривает и махает без толку кнутовищем.
Мы дошли до слободы, где жили, и увидели поле. Там никого не было, и
лес был не за семь верст, а прямо против нас. Он стоял и смотрел на жнивье,
на каменный город и на нас. В стороне от леса на песчаном обдутом кургане
стоял какой-то человек и будто всматривался в далекий город. Он стоял и не
шевелился. Может быть, это была палка или забытое исклеванное вороньем
чучело на бахчах. А я думал и знал, что там человек.
Старый Волчек встретил нас и обрадовался. Умные незвериные глаза
ласкались и любили. Я как родился, помнил его. Волчек хорошо чуял это и на
мой голос отзывался криком не по-собачьи.
Мой товарищ Сафронов пошел в свой переулок. Он знал и видел то же, что
и я.
Нам обоим надоело вставать по гудку, и мы собирались бежать на Дон в
кусты жить рыбаками. Мне больше хотелось уйти в пастухи, но и рыбаком быть
хорошо, и я согласился.
До поры до времени мы молчали и таили в себе эту единственную нашу
радость.
-- Эх, хорошо бы, -- говорил я.
-- Хорошо, -- откликался Сафронов.
-- Ладно, штоль?
-- Ладно.
И на том мы кончали.
Мастерская давила и ела наши души. Люди там делались злыми.
Цельный день мы таскали носилки со стружками и мусором, а то
лодырничали, уходили в траву на задний двор и не боялись никого: все-равно
навеки уйдем скоро отсюда.
-- Эх, Серега, Серега... -- Ни к чему говорил я от тоски и тихой
радости скорого спасения.
-- Да, Андрюх, будет нам жисть и не сказывай... Вон, вить, што, как
оборотилось дело-то...
Серега Сафронов был умен и рассудителен, как большой мужик. Он был из
деревни, а я городской. Во всех людях он видел мастеров в десятников, а я
-- не знаю кого, только боялся их.
И мы сошлись душа в душу, без него я пропал бы, а может быть, и он без
меня. Не узнали, а почуяли мы это и полюбили друг друга и слепились, как
два щенка на льдине.
Сафронов ушел и не оглянулся. Я постоял, постоял, посмотрел, как
темнеет и тихнет все, пропадают поля, и пошел домой.
Дома я зажег лампу и взял любимую книжку. Листнул ее и прочел: в селе
за рекою потух огонек -- Мать спала. Волчек гавкал на дворе и жужжали под
потолком издыхающие мухи.
Я увидел лето и большую белую ослепляющую реку в синих лучах. На
песке, на том боку, засыпает соломенная деревня и брешут собаки, и нигде --
никого. Только глядит в темное небо оттуда чей-то поздний огонь из окна.
Должно, лампадка. Зудит мошкара над головой, и еще тише.
Тухнет огонь, будто его и не было. И не найдешь глазами, где была
деревня. Обрадовалась и загудела мошкара -- и сразу пропала. Один остался
комарик и звенит как за две версты, а он на носу. Маленький и живой. Я мал
и один, тихо и темно. Но сразу может кто-то показаться, ударить, загреметь
и все осветить. И увидишь не то, что видно днем, а другое, и кто-то
посмотрит оттуда на тебя, улыбнется и скроется.
А утром будут те же луга, поля, солома, дере





Содержание раздела