Платонов Андрей - Волчек
Андрей Платонов
Волчек
Был двор на краю города. И на дворе два домика -- флигелями. На улицу
выходили ворота и забор с подпорками. Тут я жил. Ходил домой я через забор.
Ворота и калитка всегда были на запоре, и я к тому привык. Даже когда
лезешь через забор, посидишь на нем секунду-две, оттуда видней видно поле,
дорогу и еще что-то далекое, темное, как тихий низкий туман. А потом
рухнешься сразу на земь в лопухи и репейники и пойдешь себе.
Выйдет навстречу не спеша -- знает, что это я -- Волчек, поглядит
кроткими человечьими глазами и подумает что-то.
Я тоже всегда долго глядел на него, в нем каждый раз было другое, чем
утром.
Раз шел я по двору и увидал, что Волчек спит в траве. Я тихо подошел и
стал. Рыжий Волчек чуть посапывал и ноздрями на земле выдувал чистоту. По
шерсти у него пробиралась попова собака.
Кругом было тихое неяркое утро. Солнце приподнималось в теплом тумане,
который все рассеивался и рассеивался и сжимался в голубой высоте в облака.
Далеко выл у запертого семафора паровоз и звонили колокола по церквам.
Репьи стояли тонко и прямо, ни ветра, шума, ни ребятишек не было.
Волчек проснулся и не двинулся, а лежал как лежал с открытыми глазами,
глядел в темную сырость под лопухи.
Я наклонился и притих. Волчек, должно быть, не знал, что он собака. Он
жил и думал, как и все люди, и эта жизнь его и радовала и угнетала. Он, как
и я, ничего не мог понять и не мог отдохнуть от думы и жизни. Во сне тоже
была жизнь, только она там вся корчилась, выворачивалась, пугала и была
светлее, прекраснее и неуловимее на черной стене мрака и тайны.
Спереди, пред ним и предо мной, все радуется и светится, а сзади стоит
и не проходит чернота, и в снах она виднее, а днем она дальше и про нее
забываешь.
Волчка давил виденный сон. В нем он тоже видел эти лопухи и сырую тьму
по корням, но там они были и такие и не такие. И вот он опять смотрел и не
мог ничего понять.
На дворе была еще собака Чайка. И когда были собачьи свадьбы, собаки
бесились, гонялись за Чайкой, один Волчек был такой же, как всегда, и не
грызся из-за Чайки.
Хозяин думал, что он больной, и давал ему больше костей и щей после
ужина. Но Волчек был великан и совсем здоров.
Чужих ребят, какие приходили играть на двор, он не хватал за пылки, а
бил оземь хвостом и глядел с уважением и кротостью.
Я Волчка за собаку не считал, за то и он полюбил меня, как любит меня
мать.
Я тоже ничего не знал и не понимал и видел в снах тихое бледное
видение жизни. Смутные облака трепетали в небе, и ветер гнул целые дубы,
как хворостины, а я стоял в каком-то саду и не слышал, как шумел ветер, и
сразу удивился и понял, что это сон, и проснулся.
Было полнолуние, и в комнате бледный свет лежал на полу. Я потянулся и
попробовал рукой холодные доски.
Раз я спросил у отца, который любил меня и жалел, как маленького, не
знает ли он чего, чего еще никто не знает и про что и в книгах не написано.
Он сказал, нет, я все думаю про Бога, но его тоже не могу узнать.
А на другой день за обедом досказал: оттого мы ничего не знаем, что и
узнавать, должно, нечего. А тебе к чему нужно знать?
А я сказал -- да, а жить-то как же? А узнавать есть чего, хоть бы то,
отчего мы хотим знать все, если и узнавать нечего, все живет само собой в
черноте и пустоте. Отчего кругом томление и борьба? Вот мы прожили немного
после революции и уж увидали, как легко устроить всех сытыми и довольными,
лишь бы осталась у нас власть нас самих. Но нам захотелось знать, и не нам
одним.
Отец
