Плонский Александр - Странствующий Рыцарь
Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
Фантастический рассказ
- Вам привет от Дон Кихота.
- От кого? - не расслышал Леверрье.
- От Дон Кихота Ламанчского, - повторил Милютин. - Я рассказывал ему
о вас. Мы вместе странствовали. Поразительно учтивый человек! "Дабы вы
уразумели, Милютин, - сказал он мне при первой встрече, - сколь
благодетельно учреждение, странствующим рыцарством именуемое, я хочу
посадить вас рядом с собой, и мы будем с вами как равный с равным, будем
есть с одной тарелки и пить из одного сосуда, ибо о странствующем
рыцарстве можно сказать то же, что обыкновенно говорят о любви: оно все на
свете уравнивает".
- Вы помешались, Милютин, - заявил Леверрье убежденно. - Я был
уверен, что этим кончится.
- То же самое думают о Дон Кихоте! Скажите, я похож на него?
- Скорее на Мефистофеля, - съязвил Леверрье.
- А между тем, - с сожалением молвил Милютин, - мое призвание -
воевать с ветряными мельницами.
- Вот как?
- Завидую вашей основательности, Луи. Вы не ведаете сомнений, уверены
в своей системе ценностей. Ваша вселенная стационарна...
- Не нужно мне льстить, Милютин. Впрочем, ваши комплименты весьма
сомнительны. Их подтекст: "Ну и ограниченный же вы человек, Луи!"
- Я говорю искренне. Что же касается Дон Кихота и Мефистофеля, то для
вас они два противоположных полюса, а для меня - две проекции одной и той
же точки. В этом, как в фокусе, вся разница между нами. Но неважно...
Перед расставанием Дон Кихот сказал мне...
- Ваша шутка зашла слишком далеко, - поморщился Леверрье.
- Это не шутка, - возразил Милютин. - Уезжая из Барселоны, Дон Кихот
обернулся и воскликнул: "Здесь была моя Троя! Здесь моя недоля похитила
добытую мною славу, здесь Фортуна показала мне, сколь она изменчива, здесь
помрачился блеск моих подвигов. Словом, здесь закатилась моя счастливая
звезда и никогда уже более не воссияет!" Вы бы слышали, Луи, каким тоном
он произнес это "никогда"!
- Я всего лишь инженер, - устало проговорил Леверрье. - У меня голова
пухнет от вашей эквилибристики. Догадываюсь, что вы придумали нечто
сногсшибательное. Но вместо того чтобы раскрыть суть, сочиняете небылицы.
- Знаете, Луи... Чем старше я становлюсь, тем чаще ловлю себя на этом
самом "никогда". Никогда не повторится прожитый день, не взойдет вчерашнее
солнце. Никогда не стану моложе ни на секунду...
- Вы говорите банальности.
- Ну и пусть... Я возненавидел слово "никогда", оно заключает в себе
всю безысходность, всю боль, весь страх, переполнившие мир.
- Глупости, - усмехнулся Леверрье. - Вы пессимист, Милютин. "Никогда
не устану слушать анекдоты" - какая здесь безысходность?
- Сигареты кончились, вот беда, - огорчился Милютин. - Ну да ладно!
Понимаете, Луи, всякий раз, приезжая в Париж, я воспринимаю его заново, с
непреходящей остротой. Парадные площади и проспекты, торжественные
ансамбли, эспланады, бульвары рождают во мне робость и вместе с тем
настраивают на восторженный лад. А уютные, совсем домашние улички, скверы
и набережные вселяют в сердце покой, безмятежность. Представляю, сколь
дорог Париж вам, Луи. Ведь это ваш родной город.
- Я грежу им, - признался Леверрье растроганно.
- Тогда скажите себе: "Никогда больше не увижу Парижа!"
Леверрье вздрогнул:
- Вы что, рехнулись, Милютин?
- Ну вот... Вам стало жутко. И причина в слове "никогда".
- Удивительный вы человек... Наверное, таким был ваш классик Антон
Чехов. Говорят, он мог сочинить рассказ о любой, самой заурядной вещи.
Например, о чернильниц
