Погодин Радий Петрович - Цветок Для Оли
Радий Петрович ПОГОДИН
ЦВЕТОК ДЛЯ ОЛИ
Рассказ про любовь
Алеша заболел на выпускном вечере. Он танцевал с Зинкой, и ему стало
плохо - дрожь прошла по спине, во рту окислилось. Качнувшись, он наступил
Зинке на ногу.
- Новые туфли! Не видишь, французские! - Зинка потерла носок туфли о
свою икру, толкнула Алешу кулаком в грудь, сказала: - Бульдозер. Все
танцуют, а ты как работаешь. - Она лукаво сощурилась, словно желала утаить
свои настоящие мысли, и улыбнулась приоткрытым ртом. - Ох, танцевать люблю
до смерти. Так бы и танцевала всю жизнь...
Зинкины светлые волосы пахли духами. Алеша отворачивал голову, чтобы
легче дышалось. Сглатывал кислую слюну. Глянув вниз на улыбающееся Зинкино
лицо, озаренное счастьем глаз, светлых, как вода на рассвете, Алеша
вспомнил строчку из стихотворения: "И губ твоего изгиба...", которое еще в
восьмом классе посвятил Зинке влюбленный в нее поэт Витя Сойкин. Вот он,
Витя, задел Зинку локтем. Витя влюблен сейчас в Пашу Катышеву. Алеша
затопал старательнее, пытаясь попасть в такт Зинкиной ловкой прискочке.
Боль вонзилась в живот, как занозистый кол. Алеша оставил Зинку
посреди зала и пошел, разгребая танцующих, к дверям с табличкой
"Завклубом". Войдя в кабинет и прикрыв дверь, Алеша лег на диван. Диван
под его весом хрустнул. В третьем классе Алеша принес в кабинет биологии и
природоведения красивый "камушек" (учительница просила для коллекции "Наша
Родина"), положил "камушек" на этажерку, этажерка почему-то пошла от
стены, поскрипывая, и рухнула. Учительница, наверное от испуга, назвала
Алешу Бульдозером.
Клички к Алеше не прилипали, не пристала и эта. Только Зинка
произносила ее иногда в одном ряду со Слоном, Бегемотом, Утесом
бесчувственным, а также Компьютером и Логарифмом.
Боль в животе заглушала музыку, смех и неожиданно звонкие возгласы
учителей, освободившихся от заботы.
На банкете было сухое вино, пиво и лимонад. Рядом со стаканом лежало
по цветку шиповника, в вазах стоял жасмин. Алеша даже пиво не пил.
- Конечно, каждый год у выпускников бывают такие срывы - наволнуются,
знаете... К тому же излишняя самонадеянность... Но Алеша - невероятно!
Алеша открыл глаза - над ним стояли завуч Нина Игнатьевна и
завклубом, она же хормейстер и балетмейстер Нина Ильинична.
- Тебе дурно, Алеша? - спросила Нина Ильинична. - Пойди на воздух.
- Зря вы так думаете, - прошептал Алеша. - Боль у меня. Наверно,
болезнь.
Слово "болезнь" удивило и возмутило его. Он поднялся и, тяжело
отрывая подошвы от пола, пошел домой.
Дома он снял ботинки, бросил на стул рубашку и, уже не в силах
стащить брюки, осторожно, вниз животом лег на кровать.
Шум веселья выкатился из клуба на улицу. Девичьи голоса затянули
обязательную для такого случая песню о прощании со школой. Девчонки так
старательно строили, такой развели ансамбль, что песня пропала.
"И чего мудрят? - подумал Алеша. - Сейчас на речку пойдут. У ребят
там шампанское закопано. У Вити Сойкина карта, от какого камня сколько
шагов и куда повернуть. В одном месте - Алеша должен был лечь головой к
востоку, протянуть правую руку к югу... До утра будут песни орать. Как бы
не подрались с туристами. Без меня им и наклепать могут..."
Боль утихала, отдаваясь по всему телу потрескиванием, как остывающий
лист железа. Алеша утер нос и глаза подушкой и уснул, жалея и выпускной
вечер, и коллективное прощание со школой, хотя, по существу, сам он
простился со школой еще зимой, осталась только формальность - получить
аттестат. Все, теперь аттес
