Попов Виктор Николаевич - Лис Анька
Виктор Попов
ЛИС АНЬКА
Ныне модным стало водоемы облагораживать. Больше - в смысле названий, в
смысле заботы - меньше.
Выберется кто ни-то из пригородного автобуса, оглядится и, заметив
озерцо поблизости, спешит наречь его, хотя и без выдумки, но позвучней.
Бесчисленно приходилось мне слышать о братьях Байкала и Севана, Ладоги и
Иссык-Куля. А скажешь такому землепроходцу, что у озера свое название
имеется, он на тебя смотрит, как на затравленного зайца. Нет в наше время
жальче признаться, что обойден ты романтическим началом, что не хватает у
тебя воображения, чтобы поднятые плотинами реки признав рукотворными
морями, а меха, хлопок, нефть и т. п. - разноцветным золотом.
Так вот не было то озеро, о котором рассказ, ни внуком Ильменя, ни
дядей Севана. Было оно самим собой - озером Журавлиным - в меру глубоким,
в меру прохладным, в меру рыбным. И втекала в него речушка Журавлиха, а
вытекала - Талая. Маленькая Талая впадала в речку побольше, а та -
прямиком в Обь. Замсшое было озеро Журавлиное. Широкое, не то чтобы
широкое, а длиной километров, наверное, восемь.
С трех сюрон озеро обросло мелким осинником, тальником, калиной и
черемухой. Соединившись, кустарник на уровне человеческой груди и выше
сплел чащу непролазную, в которой только и были проложены крестьянскими
топорами несколько дорожек-просек. По дорожкам-просекам зимним студеным
ведром пробирались мужики на кошевах к кучкам подсохшего хвороста,
заготовленного летом, заблаговременно. А ниже человеческой груди, где
кустарник не ветвился, а стволился, сытно жилось зайчишкам, которых
водилось здесь великое множество. Ну, а места, где зайчатина сама на зубок
лезет лисоньки вниманием не обойдут. Тем более на холмистых полях, что по
полчкружью прижимали к озеру кустарник, мужики хлебопашествовали, и для
зимнего мышковаиия Патрикесвнам было раздолье. Так соседствовали много лет
не то, чтобы в мире, но в очевидной сытости косые и огневки.
А с восточной стороны к озеру подходил бор. Сосны в нем были кряжистые
и дружные. Они стояли в обнимку, тесно сцепив зеленоватые, сквозные
ладошки.
Далеко от озера, так, что вначале не было и слышно глухих ударов
падающих деревьев, располагались делянки.
О том, что они есть, тогда можно было догадаться только по трудной
тракторной скороговорке, да по звенящему гуду тяжелых
грузовиков-лесовозов. Потом делянки приблизились к Журавлиному и в округе
стало беспокойно. Поубавилось в забоке живности, да и осторожней стала
она. Бывало, выйдешь на озеро по пороше, и словно тетрадка перед тобой,
над которой потрудился абстракционист-малолетка. Исчерчена, разлинована,
заляпана озерная страничка, и не враз здесь разберешься, что к чему. А
когда подобрались лесосеки к берегу, и стало по опушке обжито и шумно,
озерные странички враз победнели. И строчек разбирать не надо - сразу
видно: вот здесь зайка поторопился, а в сотне метров от него - другой,
третий же - и не разглядишь, какую окольную стежку проложил. А кумушек,
тех почти вовсе не стало. Редко, редко, если только проследишь после
ровного, обильного снегопада широкие, будто тисненые мохнатушками
отпечатки мелких, на зиму поросших шерстью подошв. Зато окаянных,
крикливых птиц-сорок объявилось видимо-невидимо. Житья нет рыболовам от
этих оголтелых разбойниц. Переходишь на другую лунку, ту рыбу, что поймал
на прежней, непременно надо в рыболовецкий ящик сложить, либо снежком
изрядно притрусить. Л поленишься, только ты свой улов и видел.
Весь как есть разворуют вре
