Попов Виктор Николаевич - Майор Милиции
Виктор Попов
МАЙОР МИЛИЦИИ
Более четверти века вел беспощадную борьбу с преступниками подполковник
милиции Федор Константинович Орешкин. Его светлой памяти посвящаются эти
рассказы
ТРАКТОР
Стылая осень еще не легла, но уже потихоньку прибирала к рукам землю.
Березы давно уже облетели и в сухом прозрачном воздухе их безлистые ветви
гляделись никлыми и охолодавшими. Тополя облетели тоже и приболотный
тальник. Лишь американский клен в трехрядных лесополосах иссох, подурнел,
но с седовато-коричневыми семенами своими не расставался. Жестяно шуршали
они под легким ветром, навевали на прохожих и проезжих тоску и оторопь.
Утренние заморозки асфальтировали дороги, становились они быстрыми и
звонкими. А днем, подтаяв, оскользали и проползавшие машины оставляли на
них глубокие вихляющиеся следы.
Той самой порой, завершив свои командировочные дела в одном из
отделений Беловского совхоза, я проведывал про оказию в районный центр
Троицкое. Попутных машин пока не предвиделось.
- Маленько, товарищ, опоздали, - конторская уборщица оперлась
скрещенными руками на метлу и сочувствующе качнула головой. - Уехал уже
Володька. А друга его как третьего дня послали в Барнаул, не вернулся еще.
Володька уехал, друг не вернулся. Кроме шоферов в отделении не было, и
ожидать приходилось только заезжего, а дело это очень неверное. И я решил
идти пешком. Утренник продержится еще часа два, за это время я отшагаю
прилично. А там, глядишь, и оказия подвернется...
Вначале шлось споро и незаметно. Радовался я быстрому дружному утру,
радовался холодному ясному солнышку, свободе своей, не стесненной
пропахшим бензином пространством кабины тоже радовался. Потом, когда
солнышко, набрав силу, прикоснулось к земле с ласковой деловитостью, моя
радость несколько спала, а к полудню и вовсе сменилась тяжелой, вязкой
усталостью.
К перекрестку, от которого, как помнил, до Троицкого осталось что-то
километров двенадцать, я подошел совсем разбитым и злым.
Грузовой газик я увидел вскоре за поворотом. Размазав по дороге рваный
рубчатый след, он сполз в придорожную канаву и обосновался там всерьез и
надолго.
Прежде меня это, видимо, осознал шофер, который сидел на подножке и с
безразличным видом очерчивал носком сапога круги и восьмерки. Я подошел,
поздоровался, последил несколько времени за его занятием и, разумеется же,
задал самый глупый вопрос, который только можно задать в подобном
положении:
- Загораешь?
- Нет, еду... Закурить есть?
Я устал и радовался предлогу отдохнуть. Андрей (шофера звали Андреем)
изуверился в возможности выбраться самостоятельно, и в нем кипело желание
высказаться. Пара подобралась согласная. Дорожные дела и проблемы мы
обсудили сполна. И, уверяю вас, обсуждение это происходило в обстановке
полного согласия и взаимопонимания.
А потом появился человек в серой форменной одежде с копной волнистых
серебряных волос над лицом внушительным и строгим. Выбрался он из газика,
у которого с левой стороны вместо прожектора был приспособлен радиорупор,
легко шагнул к нам и, покачав головой, сказал односложно: "Да-а..."
Андрей, вины которого в происшедшем не было, тоже покачал головой и
сказал: "Да-а". Но сказал он это тоном таким сокрушенно-извиняющимся, что
мне, право же, стало за него неловко.
- Тяжелая у тебя телега... Что ж, попробую, испыток - не убыток.
Трос-то хоть у тебя есть?
И трос был, и лопата, и солома рядышком, но попытка все-таки
провалилась. Милицейский газик, соединенный буксиром с засевшим
грузовиком,
