Почивалин Николай Михайлович - Ольга Ивановна
Николай Михайлович ПОЧИВАЛИН
ОЛЬГА ИВАНОВНА
В одной своей книжке я рассказал о судьбе сверстников, с которыми
больше двадцати лет тому назад окончил десятилетку. Книжка вышла, я меньше
всего думал как-либо возвращаться к ней, и вдруг это письмо из небольтого
городка, расположенного неподалеку от Воронежа.
"...Вы пишете, что ничего не известно о судьбе Леши Опарина. А я знаю о
нем все, до последнего смертного вздоха его. И похоронен он тут. Будете в
наших краях - расскажу. Письма же писать больно я не мастерица..."
В общем - дорога. Обросший инеем тамбур вагона, чемодан на верхней
полке да бегущие за окном зимние равнины: дымно-серые утром,
бледно-золотистые днем - под низким декабрьским солнцем и
голубовато-фиолетовые вечером. Изредка только, прочистив гудком осипшую
глотку и наполнив ледяной водой разгоряченную железную утробу, паровоз
постоит несколько минут у небольшой станции; останутся позади неподвижные
голубоватые струйки дымков над крышами поселка, и опять плывут бескрайние,
покрытые слюдяным настом равнины... Говорят, война доходила до этих мест.
Вот ведь как: прошло двадцать лет, а мы все еще открываем новые утраты.
Теперь - Леша Опарин.
Как хорошо я вижу его!.. Он сидит в третьем ряду у окна, положив левую
руку на парту и опершись на правую, внимательно слушает историка. Впрочем,
слушает ли?.. В семнадцать лет мы чертовски здорово умеем делать вид
прилежно слушающих урок, натренированно готовы повторить слова педагога,
витая в это время в ином, далеком от скучной истории, радужном мире
юности!..
А может быть, и слушает. Карие глаза его от внимания чуточку расширены,
темные брови приподняты. Очень широкие и густые, они, пожалуй, самое
заметное в его круглом простоватом лице, с беспечно румяными щеками и
типично российским курносым носом.
Он забавный парень, этот Леша Опарин. Почти у каждого из нас была уже
определенная склонность к чемулибо. Опарину поочередно нравились то
литература, то математика, то астрономия. Неделю подряд, сосредоточенно
посапывая и насупливая случайно доставшиеся ему мефистофельские брови, он
читал скучнейшую, усыпанную формулами книгу о спектральном анализе, потом
равнодушно закидывал ее в парту и упоенно постукивал в столярной
мастерской деревянной киянкой... К десятому классу почти все мы знали уже,
кем мы будем или хотим быть. Алексей, посмеиваясь, откровенно признавался:
- А черт его знает - кем! Все охота попробовать!
Иногда он весело проказничал.
На выпускных экзаменах мы больше всего почему-то боялись немецкого
языка. Может быть, потому, что, не умея разговаривать, упрямо из года в
год долбили грамматику, - по-моему, это то же самое, что изучать несколько
лет автомобиль по схемам, так и не попробовав сесть за руль.
Опарин пришел на экзамены нарядный - в белой, с откинутым воротником,
рубахе, в новых резиновых тапочках и удивительно спокойный. Засунув руки в
карманы отутюженных штанов из прочнейшей "чертовой кожи", он независимо
разгуливал по коридору и, посмеиваясь, посматривал на товарищей.
- Ты что это расхрабрился?
- Все предусмотрел, - ухмыльнулся Алексей и, вынув руки из карманов,
медленно и торжественно показал лиловые, исписанные химическим карандашом
ладони - Указатель. Читаем: "Параграф первый - л. к. б." - левый карман
брюк. "Параграф пятнадцатый - перфект - к. р." - карман рубашки. Хозяйство
в образцовом порядке.
Мы дружно хохотали, напряжение как-то незаметно спало, и полчаса спустя
вошли в класс совершенно спокойные, где-то втайн
