Постнов Олег - Рент
О.Г. Постнов
Рент
Я должен признать, хоть мне это и неприятно, что я наклонен к излишествам.
Мои средства позволяют мне быть расточительным, тем больший соблазн -
аскеза. Когда я успеваю схватить себя за руки (монашеский эвфемизм), я
отдаю ей дань; но, верно, главная моя страсть - та, о которой узнаёшь во
сне или в миг первого порыва - совсем другая. В противном случае как
объяснить мое хладнокровие (будто я угадал всё наперед) и мою готовность,
то и другое вместе, когда приятный голосок в трубке с умело-бархатным
переливом, излишне опытный, может быть, но эта опытность тоже была мне мила
- на свой лад, конечно - спросил у меня, намерен ли я нынче весело провести
ночь? В России бы я остерегся; но американский сервис исключает подвох.
Ручаюсь, что у меня даже не дрогнул голос. Ни сердце. Я отвечал с улыбкой
(адресованной зеркалу в ванной, из которой вышел), что да, намерен, и что
так и знал (дословно), "что ваш отель - это веселый дом". Впрочем,
по-английски каламбур был плох. Телефон сказал "о-кей" и дал отбой.
Я как раз успел распаковать свой сак, принять душ и убедиться, что ни одна
из девяти программ-кабелей местного телевиденья меня никогда не
заинтересует. И тут услышал стук в дверь. Стук тоже был умелый, легкий,
почти случайный, будто кто-то походя, невзначай раза три коснулся пальцем
двери. Шорох крыльев ночной бабочки. Я отворил, так же всё улыбаясь в
пустоту.
Что ж: зеленоглазая шатенка. Волосы собраны кверху в пушистый ком. Среднего
роста, в форменной мини, ножки стройные, попка круглая, грудь... Да, глаза:
она улыбалась, они нет. Так бывает в книгах, но в жизни это редкость, чаще
расчет или игра. Я тотчас спросил о причине; я не люблю лишних тайн. Она
перестала улыбаться.
- Ненавижу свою работу, - сообщила она.
- Хм. Ты не хочешь быть проституткой?
- Не хочу.
(Наш разговор шел по-английски и, боюсь, в переводе он выглядит угловато. К
тому же нельзя передать мой акцент.)
- Так-так, - сказал я. - Почему же ты здесь?
- Из-за денег.
- У тебя нет иного способа их добывать?
- Я студентка. Летом это лучший заработок.
- Хорошо, - кивнул я. - Тогда начнем. Тебя, кстати, как зовут?
Вероятно, оттого, что летняя практика и впрямь не нравилась ей, Лили
разделась довольно вяло - не так, как я ожидал (смутный расчет, основанный
на книгах: Сэлинджер, Сирин, Мисима...) Но результат был тот же: голая
девушка с трусиками в руке. Их она робко сунула под матрац.
- Мне сказали, на всю ночь? - спросила она.
- Да, - кивнул я. - Я вряд ли смогу быстрее.
Я не стал с ней церемониться, сам разделся, сдернул прочь плед
(черно-синий, колючий) и уложил Лили навзничь поверх простыней, велев ей
раздвинуть ноги.
Жанр требует подробностей. Я уважаю жанр. У нее были милые, едва видные
веснушки, чуть удлиненное (как это часто у белобрысых) лицо, тугие грудки с
сосками в доллар, уютный живот и узкая, по моде, грядка волос между ног -
она, впрочем, вскоре сбилась и стала похожа на мокрое перо. Раза два Лили
хотела пригладить ее пальцами.
Кто умеет хорошо плавать (а что еще делать на курорте?), у того есть стиль.
Я никогда не любил бесплодных барахтаний, взбрыков, вздрогов и прочей
щенячьей возни. Через пять минут ее глаза помутились; через десять она
стала стонать. Я дал ей короткий отдых - и бурно довел ее до конца. (Прошу
прощения у соседей. На мой взгляд, однако, администрация отеля сама должна
брать на себя ответственность за весь этот гам). Когда, полчаса спустя, я
поставил Лили раком, она заботливо спр
