Потанин Виктор - Большой Хитрец
Виктор Потанин
БОЛЬШОЙ ХИТРЕЦ
Рассказ
Старик походил на баптистского проповедника. Не хватало только шляпы и
цепочки от часов на лацкане пиджака. А впрочем, я точно не знаю, как
выглядят такие проповедники, - просто начитался о них в книгах, а потом
увидел в кино. Но я почему-то уверен, что такие люди носят черные суконные
костюмы и не снимают их даже в лютую жару. Кстати, именно такой костюм был
на нем, именно такой... И он шел в этом тяжелом сукне по августовской жаре.
С виду он выглядел лет на восемьдесят, но можно было дать и поменьше.
Голова его на длинной жилистой шее держалась прямо и вызывающе, так же
гордо и цепко смотрели глаза. А шагал он тяжело, как-то нехотя, с трудом
отрывая от земли ноги в таких же тяжелых черных ботинках. Возле меня он
остановился и протянул руку:
- Здравствуйте, господин учитель... Вы вздрогнули, я вас напугал?
Он смотрел на меня грустными, осуждающими глазами, точно уличая в
чем-то запретном. Глаза у него напряглись, ресницы дрожали. Они то дрожали,
то совсем замирали, под ними плавали черные змейки. Это были зрачки,
которые нацелились на меня.
- Значит, напугал вас? - опять повторил он и тяжело вздохнул.
И после этого вздоха я не выдержал:
- Какой же я господин, Николай Поликарпович? Слово-то уж больно
лакейское...
Он меня перебил и сразу же перешел на "ты":
- Нынче, миленький, все господа. Задница голая, а дворянин, ну да. И
ручку, пожалуйста, не отдергивай, поди не заразный.
Я смутился и, как приговоренный, пожал ему руку. Она была холодная,
как кусочек железа.
- Вот хорошо, снизошел! - На его лице что-то дрогнуло, может улыбка. -
Запомним этот случай, не забудем до гроба. - Он немного помолчал, потом
посмотрел мне резко в глаза. - У тебя вроде собачка была? Поди злая, за
горло берет?
Я не ответил, не понимая, куда он клонит.
- Завтра привяжешь собачку. Понял? Где-нибудь запиши. Завтра явлюсь к
тебе в гости.
Глаза его не отпускали меня, в них явилось темное, злое - и этот
огонек разгорался. Я поежился, как в ожидании удара. Да и меня можно
понять, ведь этот старик был блаженный. А с таких какой спрос? Мои
деревенские называли его просто Коля-дурак, и он не обижался на них, а
может, и обижался - кто знает? Но в этот миг он снова заговорил:
- Так что не перепутай. Ожидай меня завтра. Ты понял? Завтра! -
Последние слова он произнес как приказ и, чуть помедлив, добавил: - А лично
к тебе будет просьба. Приготовься, просьба большая. Будешь моим
порученцем...
- Как вы сказали?
- А вот так, а не эдак. И нехорошо переспрашивать у дурака. - Он
схохотнул и прикрыл рот ладонью. Когда отвел ладонь от лица, щеки выглянули
серые, неживые. Такими же печальными стали глаза. И голос теперь такой же,
уставший, больной. - В общем, коллега, я рад за тебя. Поговорил с
дурачком...
- Зачем вы так? Да и какой вы дурачок? Еще недавно были учителем, да и
теперь хоть куда... - Я говорил тихо, как бы про себя, но он хорошо слышал
мой голос.
- Не надо меня утешать, это грех...
- Что за грех? Объясните.
Но он молчит, смотрит поверх меня, не отвечая на вопрос. Затем лицо
его светлеет и серая пленочка со щек сползает. Мне даже кажется, что он
опять улыбнулся. И голос вышел такой же, спокойный, доверчивый:
- Ты, наверно, слышал, что меня недавно поштопали. Я ведь в санатории
оказался в кои-то веки. Поспал на белых простынях, похлебал куриного супу.
Ну и так, чики-брики, - произвели мелкий ремонт. Даже зубы поправили.
Теперь проживу девяносто лет. Поди много, аха?
- Ну что
