Прашкевич Геннадий - Война За Погоду
ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ
ВОЙНА ЗА ПОГОДУ
Глава первая.
МОРСКАЯ СКУКА
1
Не окажись на «Мирном» собак, Вовка Пушкарев помер бы со скуки прямо посреди Карского моря.
Понятно, скука скуке рознь.
Заскучать можно и на родной Кутузовской, на прекрасной этой и широкой набережной, где прошла почти вся Вовкина четырнадцатилетняя жизнь. Но в Питере, где Вовка знал тайны всех ближайших проходных дворов, скука не проблема.
Свистни закадычного дружка Кольку Милевского — и вот она перед тобой развеселая и свободная жизнь! Хочешь, плыви в Петергоф, хочешь, гуляй по Новой Голландии, хочешь, добирайся хоть до Дудергофской горы, хоть до Комендантского аэродрома!
Заскучать, понятно, можно и в чужой деревянной Перми, куда Вовку с мамой эвакуировали осенью сорок первого. Но и в Перми скука не такая уж проблема. Читай книги.
Включай черный картонный репродуктор, слушай сообщения Совинформ-бюро, а если уж совсем невмоготу в холодной чужой квартире, борозди себе на воображаемом корабле необозримые ледовые пространства замерзших оконных стекол!
Но в море!..
Раньше Вовка так и думал: заскучать можно где угодно, только не в море, тем более в настоящем. Но вот вздыхает, всхлипывает за кормой второе море подряд, а он, Вовка, так и не увидел пока ничего интересного.
Ничего!
На две-три минуты глянул из тумана голый, каменный лоб мыса Канин Нос, но в тот день Вовке было не до наблюдений. В тот день Вовку укачало до тошноты и он валялся на рундуке в тесной душной каютке.
В беспросветной, в промозглой мгле (в жмучи — так объяснил боцман Хоботило) прошло за кормой еле различимое желтоватое плато острова Колгуева. Укрытая мутным, с изморозью дождем (морозгой, по объяснению того же боцмана), явилась и исчезла по левому борту узкая полоска Гусиной Земли, обживал которую когда-то и его, Вовкин, отец — полярный радист Павел Дмитриевич Пушкарев.
А еще несколько часов торчали они зачем-то под обрывистыми утесами мыса Большого Болванского. Но попробуй расскажи закадычному дружку Кольке, что он, Вовка, за все свое путешествие видел лишь этот Болванский! Колька, понятно, его на смех поднимет.
Из тумана в туман, из жмучи в морозгу.
Он, Вовка, предпочел бы видеть рычары — этот крошащийся, выдавленный на берег лед.
«Странный у тебя род занятий, — сказал бы Колька Милевский. — Не мужской род!»
И оказался бы прав, потому что интересным морское путешествие было для Вовки только в самый первый день, когда караван грузовых судов под прикрытием сторожевика вышел из Архангельска и на борт «Мирного» поднялся военный инспектор. Весь экипаж морского буксира, а с ними и всех следующих на нем полярников собрали в кают-компании, даже Вовку пригласили — сиди, мол, только не вякай! — и этот военный инспектор, худющий и очень спокойный капитан-лейтенант (на кителе его строго поблескивали узкие погоны с четырьмя звездочками), деловито и как-то очень по-хозяйски заметил, что так, мол, и так, идет уже осень одна тысяча девятьсот сорок четвертого года и победа наша уже не за горами, а вот об осторожности забывать не надо.
Совсем недавно, пояснил капитан-лейтенант, старика Редера сменил в фашистских верхах молодой адмирал Дениц, и этот адмирал — та новая метла, что чисто метет. Оживилась обер-команда дер кригсмарине, обнаглели гитлеровские подводники — опять стали заглядывать в наши внутренние моря. Недавно, например, потопили у Новой Земли транспорт, а у Ямала загнали на мель баржу.
Больше всего удивило Вовку то, что нашему командованию, а значит, и военному инспектору были известны не
