Прилежаева Мария Павловна - Осень
Мария Павловна ПРИЛЕЖАЕВА
ОСЕНЬ
Памяти мужа и друга
Александра Григорьевича Уманского
1
Ровно в семь звонил будильник. Пронзительно на всю трехкомнатную
квартиру, с ванной, стенными шкафами и прочими современными удобствами.
Анна Георгиевна вскакивала первой. Всунув ноги в тапочки, открывала
настежь окно.
- Подъем. Раз - и, два - и. Вдох, выдох.
Старая няня, крупная старуха с большим носом и крошечным пучочком
изжелта-белых волос на макушке, оставляла кашу довариваться, на маленьком
огне и, шаркая шлепанцами, шла из кухни к Ляльке.
- Вставай, подымайся книжку учить, ум точить, - низким голосом, сильно
окая, приговаривала она, застегивая на Ляльке платье и перевязывая
ленточками метелки над ушами.
Игорь Петрович, досыпавший последний сон в обнимку с подушкой, шумно
всхрапнув напоследок, откинул одеяло.
- Привет! - сказала Анна Георгиевна.
- Да здравствует день, солнце и богиня Афродита в халате, - ответил
муж.
- Игорь, не шалопайничай с утра. Раз - и, два - и. Лялька, становись
на зарядку.
Через полчаса, одетые, умытые, они сидели в кухне за квадратным столом
в красную и белую шашечки и, как добрая, наиболее благоразумная половина
человечества, ели кашу из овсяных хлопьев. Игорь Петрович кончил, подмигнул
Ляльке. Лялька радостно улыбнулась во весь рот без двух передних зубов.
- Папа, ты что?
- Показательный завтрак перед трудовым днем образцово-благополучной
семьи.
- Идейной, - вставила Анна Георгиевна.
- Под руководством нашей просвещенной, политически выдержанной,
морально устойчивой мамы.
- Наперекор вольнодумству отца, - подобно мячу в волейболе, вернула
Анна Георгиевна.
- Мама, что такое вольнодумство отца?
- Попалась, Егоровна, - хмыкнул Игорь Петрович. - Выкручивайся.
- Чего же выкручиваться? Скажем прямо: вольнодумство - это беспорядок,
ветер в голове... правда, не всегда.
- Ага, с оговорочкой.
- А я все равно люблю папу, - сказала Лялька, потянулась, прильнула
розовой щечкой к щеке отца с каштановой полоской бакенбарды. - Папа, ты
добрый-предобрый!
- Эко дитё смышлёно, что ни скажет, рублем подарит, - растрогалась
нянька, постучала по столу костяшками пальцев. - Не сглазить бы.
- Результаты твоего идейного воспитания, Анна! - засмеялся Игорь
Петрович. - Нянюшка, стол из пластмассы, а от сглазу по дереву надо
стучать, и не сверху, а снизу.
- Что такое "от сглазу"?
- Лялька, няня шутит. И папа шутит. И я шучу.
Ровно в восемь они втроем были на улице. Сентябрьское утро с высоким
куполом неба ясно и чисто. Во дворе на аккуратных клумбах пестро цвели
георгины. Довольно гулили голуби, перебирая коротенькими лапками.
Игорь Петрович на ходу развернул свежую "Правду", пробежал заголовки,
сунул в портфель.
- Ма! Па! А наш второй лучше всех в школе, у нас хулиганов нет, и ябед
нет, и четыре отличника. Папа, а отличники все только девочки.
- А ты?
- Римма Федоровна говорит, не хватает сознательности.
- Вот те на! Мама такая сознательная...
В двух кварталах от дома Лялька махнула, прощаясь, рукой и свернула в
тупичок, где, замыкая его, стояло четырехэтажное серое здание с широким
подъездом. Не читая вывески, можно было догадаться, что это школа. Лялькина
школа номер один в центре города, сооруженная по типовому архитектурному
проекту, подобно всем школам во всех городах Советского Союза.
- Эй, Лялька, подтянись в смысле сознательности! - крикнул отец.
Дальше, до бульваров, они пошли вдвоем. Бульваров в их городе три -
липовый дореволюционных времен и два продолжающих его моло
