Пьецух Вячеслав - Письма Из Деревни
Вячеслав Пьецух
Письма из деревни
Письмо первое
Квалифицированный читатель, вероятно, будет в претензии: зачем, скажет он,
автор стяжал название своих очерков у Александра Николаевича Энгельгардта,
который на всю Россию прославился тем, что был замечательный писатель и
агроном? А затем, что эти очерки - точно письма, по крайней мере в формальном
отношении, и точно из деревни, причем весьма удаленной от столицы, если не
сказать отчетливее - глухой. Что же делать, коли автор до восьми месяцев в
году проводит в деревне Устье, Тверской губернии, Зубцовского района,
Столипинского сельсовета, коли он тоже в своем роде писатель и агроном? С
другой стороны, такое заимствование простительно потому, что наша литература
насчитывает до пяти "Кавказских пленников", три "Обыкновенные истории", а
"Рассказов без названия" даже не перечесть. Одним словом, "птичий грех" - это
все-таки не то, что украсть у соседа беремя дров.
Письма эти будут не совсем чтобы о деревне, как "Письма об Испании"
Боткина не то чтобы про Испанию, а "Письма из Сибири" Лунина вовсе не про
Сибирь. Пусть на этот раз эпистолярный жанр послужит исследованию одного
"странного сближения", быть может, самого странного в русской традиции: наша
литература и наша жизнь. Под литературой подразумеваем корень из
действительности, сдобренный мыслью, а жизнь возьмем в протяжении, от
Энгельгардта до наших дней.
Эти две категории, действительно, настолько у нас смешались, что не всегда
разберешь, где больше жизни, где больше литературы, то ли Иванов - механизатор
и пьяница, то ли он скорее все-таки персонаж. Это неудивительно, поскольку
русская жизнь, особенно на селе, довольно художественна, поскольку у нас часто
живут, как пишут, а пишут неубедительно, как живут.
Такой пример из истории наших мест... Много лет тому назад несколько
окрестных деревень надумали объединиться в колхоз, причем задолго до того, как
Иосиф I решил восстановить крепостное право на пространстве от Бреста до
Колымы. Дело, однако, не задалось и вот по какой анекдотической причине:
земледельцы никак не могли прийти к общему мнению насчет названия своего
колхоза - одни стояли за "Веселые бережки", другие - за "Новый быт". Примерно
три года спустя мировой сход пришел-таки к компромиссу и колхоз назвали
"Сознательный", под каковым именем он сравнительно благоденствует до сих пор.
Так вот спрашивается: колхоз "Сознательный" - это больше литература или же
больше жизнь? Сдается, ни то, ни другое, а только "странное сближение", хотя
бы потому, что это название невозможно использовать в литературном
произведении, так как квалифицированный читатель скажет: сочиняют господа
писатели, на практике колхозам такие игривые названия не дают. Между тем если
свернуть с трассы Москва - Рига на 204-м километре, миновать по пути деревни
Берниково, Молозвино, Михальки, Борки и Мозгово, то, переехав по новому мосту
через речку Держу, справа увидишь металлическую конструкцию с надписью "Колхоз
"Сознательный"", на которой вечно висит чей-то цветной платок.
Все-таки сельская жизнь не стоит на месте, несмотря на известный
крестьянский консерватизм, это видно хотя бы из того, что у Энгельгардта в его
письмах "Из деревни" ничего сколько-нибудь анекдотического не найдешь.
Напротив, горьки его наблюдения из сельского быта. Да и как иначе, если
крестьянин того времени без малого полгода работал в поле и без малого полгода
побирался по дальним деревням, клянча горбушки на сухари? Энгельгардт так и
пишет: "У
