Рагозин Дмитрий - Дочь Гипнотизера
Дмитрий Рагозин
Дочь гипнотизера
Роман
"Занятия мои были маловажны, но беспрерывны".
К. Батюшков. Речь о влиянии легкой поэзии на язык.
1
Что такое курортная жизнь скучающего литератора, известно. Проснувшись
поздно, Хромов завтракает пресной яичницей и густым кофе в гостиничном буфете,
привычно прислушиваясь к шепоту двух коммерсантов, с торопливым равнодушием
поглощающих свои сосиски. Уже жарко. Серая синева занесена над головой, как
меч. Узкие улочки ведут к морю. Окруженный проволочной оградой городской пляж
переполнен. Хромов с трудом находит свободный от голых тел притин возле давно
необитаемой спасательной вышки, украшенной голубыми фанерными кругами.
Перерывы между купанием он заполняет книгой, хранящей на полях следы ногтя его
жены, мыслями о бренности всего живого и отсутствием каких-либо мыслей.
Обедает он в ресторане "Тритон", по уверениям знатоков, лучшем на побережье.
За соседним столиком известный Тропинин потчует жирными креветками худосочных
девиц. "Заходи вечером, не прогадаешь", - говорит он. После обеда, на тяжелый
желудок, Хромов навещает Агапова, поднявшись по приставной лестнице на
веранду, увитую сухим плющом. "Меня не переубедишь, - говорит Агапов
раздраженно, - я как тот столп!" Разговор получается долгий, но неинтересный
для обоих собеседников. Расставшись с приятелем в тот момент, когда скрытые
упреки уже грозят перерасти в открытую ссору, Хромов от нечего делать идет в
запущенный сад санатория, где до самых сумерек предается меланхолическим
думам. Между тем, на вилле, которую снимает Тропинин, тяжело набирает обороты
обычная светская попойка. "Ты не знаешь Циклопа?" - удивляется Тропинин, но,
сразу сменив тему, спрашивает, как продвигается книга. "Она движется в
обратном направлении", - невесело шутит Хромов. Вернувшись в гостиницу, он
встречает в длинном, тускло освещенном коридоре одного из коммерсантов с
большим чемоданом в руке. Когда Хромов входит в свой номер, Роза уже
проснулась.
2
Утром в гостиничном буфете темно. Хромов спешил занять столик у окна, но и
здесь солнца едва хватало на яичницу с выпуклыми желтками и чашку кофе. А уж о
том, чтобы читать газету, и думать нечего.
Бедная буфетчица!
На прилавке прел бутерброд с сыром, конфеты скучали в вазе, большой кувшин
пучил томатный сок. В глубине на полках выстроились пыльные бутыли с местным
вином.
Все в буфете было несвежим, подпорченным, испытавшим губительное
пристрастие времени, что ни возьми: сыр с зеленым налетом плесени, хлеб
черствый, затхлый, масло прогорклое, сок прокисший... Но Хромов, он находил в
этом тихом, робком разложении какую-то поэтическую прелесть, как всякая
поэтическая прелесть - враждебную пищеварению (образцовый курортник, он
отводил пищеварению первоочередную роль). Несколько раз он делал буфетчице
замечание, но она только стыдливо опускала глаза, как будто относила его
замечание о несвежести продуктов к себе, мол, от вас, девушка, несет. Отойдя
от прилавка, Хромов испытывал угрызения совести, которые сопровождали его
потом весь день, как мотивчик вульгарной песенки, сводящий с ума всякого, кто
его случайно подхватит.
Впрочем, начинать день с тлена вошло у него в привычку задолго до того,
как он впервые, точно наивный, доверчивый отпускник, вошел в этот темный буфет
и приобщился к его подпорченной снеди. Только так, растлевая необъятную ночь,
можно уйти подобру-поздорову! Что там впереди - море? холмы? Что бы там ни
было, пока не вдохнешь запах плесени, пока не ощутишь про
