Разгон Лев - Чужие
ЛЕВ ЭММАНУИЛОВИЧ РАЗГОН
ЧУЖИЕ
Я пишу про "чужих". По отношению к кому? К лагерю, к лагерным начальникам,
к тем, кто их схватил, решил их судьбу, послал к нам? Но ведь точно такое
произошло и со мною, и со всеми другими моими товарищами по заключению! Однако
мы были "свои". Даже сейчас, когда прошли десятки лет и я стал намного опытнее
и разумнее, я по-прежнему считаю себя и мне подобных своими. А следовательно,
объединяю себя и нас с теми, кто нас арестовывал, мучил, убивал. Хотя
совершенно очевидно, что для них мы были такими же бесконечно чужими, как и
те, кто не имел прежде ни нашего паспорта и гражданства, проживал не в
Чухловке, а в Варшаве или Тегеране.
И все же - мы были своими. Мы были - советскими. Приходили к нам целые
этапы смоленских, архангельских и кубанских мужиков - это были свои. И своими
были стащенные со своих гор кабардинцы и чеченцы и выгнанные из своих степей
казахи и калмыки - они были советскими. И своими мы считали коминтерновцев,
годами живших в Москве, и иностранок, каким-то чудом в давние времена вышедших
замуж за наших дипломатов или инженеров. И своими были проститутки, которые,
имея заграничный паспорт, обслуживали заграничную клиентуру. И я уж не говорю
об одесситах с греческими паспортами и бакинцев с турецкими. Все они были
своими, потому что они или родились и выросли здесь, или же приехали и жили в
нашей стране по своей собственной воле. Даже в том случае, когда они очень
плохо говорили по-русски, а то и вовсе не говорили,- они были своими. И в
лагерном котле они очень быстро растворялись и переставали казаться
чужеродными. Те из них, кто выжил в первые год-два лагерной жизни, выделялись
среди нас, "своих", разве что плохим языком. Но кабардинцы и чеченцы - те
часто вовсе по-русски не умели говорить. Нет, все равно - все они были своими.
Чужими были другие. Люди другой страны, другой национальности, которых
занесла к нам непонятная им, чужая и враждебная сила истории. Молдаван и
буковинцев никто не спрашивал, хотят ли они быть румынскими или советскими; и
никто не спрашивал поляков, хотят ли они попасть в коми-зырянские леса,- их
просто-напросто несла река событий, они бежали от настигавшего их пожара, не
раздумывая, куда они попадут. И, попав к нам, так и не могли ничего понять,
ассимилироваться, попробовать прижиться. Они лишь инстинктивно жались друг к
другу, сжимались в островок, размываемый смертями, этапами.
Чужие стали к нам поступать компактными массами в 1939 году, когда наша
дружеская договоренность с Гитлером бросила к нам галицийцев, молдаван,
буковинцев... Об их прибытии в Устьвымлаг, еще до появления их на Первом
лагпункте, сигнализировало появление у блатных экзотической одежды:
молдаванских мохнатых высоких шапок и цветных кушаков, буковинских расшитых
меховых безрукавок, модных пиджаков в талию с высоко поднятыми плечами. На
шалашовках появлялись странно на них выглядевшие летние элегантные пальто на
белой шелковой подкладке, шали из ангорского пуха и даже шелковые дамские
комбинезоны, нашпигованные множеством карманов на "молниях". Все это было
вестником того, что на пересылке и Одиннадцатом лагпункте, расположенном у
самой железной дороги Котлас - Воркута, появились новые этапы. Из тех, кому
мы, как выражались почти все без исключения, "протянули братскую руку". Эти
Одиннадцатый и Пересыльный были привилегированными лагпунктами, куда
стремились все опытные уркаганы. Там снимались сливки с каждого нового этапа,
который в этих местах зад
