Ракитин Андрей - Мое Королевство (Химеры - 2)
Андрей Ракитин
Мое королевство
- Ну, я тебе не завидую, - скептически хмыкнуло длинноногое, синеглазое,
русоволосое чудище одиннадцати примерно лет от роду. В педагогических списках
оно проходило под вполне человеческим именем Саша Миксот. То, что чудовище не
завидовало, было вполне понятно. Жить подле него целый месяц - это ж лучше
утопиться, удавиться и прыгнуть с маяка. Саша Миксот сидел на руинах
волейбольной стойки и ковырял сандалькой песок. Летела пыль и мелкие камушки.
Саша морщил нос: чихать при будущем начальстве дурной тон. Начальство стояло
рядышком, прислонясь к столбу, с видом мрачным и кровожадным. И пыталось
понять, кой черт сунул его головой в эту петлю.
- А в чем, собственно, дело?
- А вон, - сказал Сашка, пыльной дланью указывая на дальний конец двора.
Там, в окружении букета девушек, стоял молодой человек, и ленивая улыбка сияла
на породистом лице. - Это твой младший воспитатель. Милорд Сорэн младший... то
есть старший, Гай, потому что младшего ты сам воспитывать будешь.
- А милорд Сорэн будет воспитывать лично меня, - сказал Александр Юрьевич
хмуро.
- Почему?
- Ну, ты же сказал, что он мой воспитатель.
Сашка наконец чихнул.
- Чего к словам придираешься...
Александр непедагогично повертел шеей, сдернул ненавистный галстук и
оборвал на рубашке верхнюю пуговицу. Сашка смотрел на эти манипуляции
совершенно квадратными глазами.
- Тебя мама как называет?
- А вам зачем? - Сашка слегка отполз по стойке в сторону, освобождая
пространство для стратегического маневра.
- За надом.
- Мама зовет Лаки, а прочие - Александр Валентинович, эсквайр.
- Ну вот что, эсквайр Александр Валентинович, поди-ка ты к моему
воспитателю и передай ему от меня лично...
Что именно нужно было передать, Александр Юрьевич уточнить не успел. Лаки
сорвался с насиженного места и понесся по двору, вздымая пыль. При этом он
размахивал руками и голосил. Из воплей, если в благопристойных выражениях,
следовало, что милорду Сорэну надлежит перестать распускать хвост, перья и
лапы, оставить в покое и невинности местных барышень... ну и так далее. И что
это личное распоряжение мессира Ковальского, свято блюдущего чистоту нравов во
вверенном ему коллективе.
У мессира Ковальского медленно отвисала челюсть.
И пока он думал, какими словами будет отвечать за наглость "эсквайра", Гай
Сорэн приблизился и встал, сложив на груди аристократически красивые руки.
- Ну? - сказал он.
- Баранки гну.
- По морде хочешь, что ли? - поинтересовался милорд Сорэн лениво.
Александр пожал плечами.
- Можно и по морде, - согласился он. - Только потом. Дети кругом, у тебя
реноме испортится.
Реноме у младшего воспитателя не испортилось. Во всяком случае, не
настолько, чтобы сказаться на отношениях с прекрасным полом.
Автобус подпрыгивал на лесной дороге, в открытые окна нахально лезла
лещина, стучали по крыше шишки, заставляя барышень пригибаться, а Гай с видом
мужественным и бравым говорил, что это пустяки, и если что, он всех пригреет
под своим крылом. Барышни млели. И хлопали глазками: и анютиными, и
Наташиными, и даже Верочкиными, - этакий стрекочущий букет. Второй младший
Сорэн, затесавшийся в педколлектив, декламировал гнусные стихи и обещал все
рассказать деду. А Лаки Валентинович, эсквайр, успевший возомнить себя
фаворитом, шепотом обещал ему поддержку начальства.
- Убью, - не оборачиваясь, пригрозил Хальк.
- И тебя посадят.
... В то утро Хальк в очередной раз убедился, что домой нужно пробираться
окольными партизанскими т
