Распутин Валентин - На Родине
Валентин Распутин
НА РОДИНЕ
Рассказ-быль
Я сплю в кладовке, рядом с сенцами, для освежения сна, и утром
просыпаюсь от заунывного плачущего голоса, выводящего непрерывный стон:
"Ой-е-е-е-ей! Че ж это деется-то? Ой-е-е-е-ей!" Пора подыматься, это идет
по переулку старуха Лапчиха, напротив моей избы приостанав-ливается
отдохнуть и, чтобы обратить на себя внимание, наддает голосу. Кричат
спозаранку коровы, лают собаки, громко перекликаются люди - я сплю, меня
эти звуки даже подбаюки-вают в последнем сладком сне. Но вот как пилой по
сердцу причитания Лапчихи, острые, рвущие тело, - и побудка неизбежна:
доброе утро, Лапчиха, доброе утро! Поднимаюсь, громко бренчу умывальником,
чтобы Лапчиха слышала мои движения, разжигаю здесь же, в ограде, железную
печку с вставленной, как в самовар, короткой трубой и с наготовленной еще с
вечера растопкой, ставлю чайник и выхожу за ворота. Лапчиха к той поре
продолжает свое продвиже-ние по переулку в гору, плач ее, стесненный
тяжестью и шагом, переходит в прерывистый отчаянный клекот. Я гляжу ей
вслед и каждый раз вижу одно и то же: точно короткое коромысло на низких
ходульных ножках попеременными толчками выкланивается вперед. На одном
плече коромысла, склонившемся под тяжестью вправо, ведерный бидон, на
другом посудинка полегче - это Лапчиха тянет за руку малолетнюю
девчонку-правнучонку.
Идти ей от берега до своего двора на Верхней улице километра полтора.
Три недели неподвижной давящей наволокой лежит зной - ни тучки, ни
ветерка, небо белесое, дряблое, воздух кипит в мареве и пахнет дымом.
Свежесть, сила, настой из него выпарены, воздух-обрат. Широкий разлив
стоячей воды под поселком даже и глаза не обманыва-ет прохладой. Не дает ее
и лес, приникший, тускло-зеленистый, вылинявший. Огородам нужен полив,
сейчас бы грядкам только пить и пить, а где его взять, полив, если, вспучив
Ангару, как в наказание за самовольство, оказались без воды. Качали ее из
скважины электричеством - не стало электричества, золотой сделалась
солярка; возили ее из разлива-водохранилища водовоз-кой - остановилась без
горючего водовозка, а потом и вовсе пришла в негодность. А на руках таскать
- попробуй-ка на верхние, дальние от берега, улицы натаскать? На питье, на
норму для скотины еще как-нибудь, а на огород никаких рук не хватит.
Пожухла картофельная ботва, нет налива огурцам, не к солнцу тянет, а в
землю обратно клонит листочки капуста. В каждом дворе под стоками с крыш -
ведра, тазы, ванны, даже кастрюли, чтобы ни одной дождинки не упало мимо,
но и дождь отменили. Перед ночью в сумерках немо играют за Ангарой, за
оббитым горизонтом, зарницы; я наблюдаю за ними по часу и больше, сидя на
чурке возле печки: с двух сторон, напрыгивая, они бьют и бьют в какую-то
преграду меж ними... во вспышках она кажется покатой каменной горой...
делают разбеги все длинней, все отчаянней, но перемахнуть через преграду и
высечь гром не могут. Изнемогают они, изнемогаю в напрасном ожидании и я и
иду укладываться на свою узкую лежанку в кладовку у правой стены. Закрываю
глаза, но зарницы дразнят меня и с закрытыми глазами, под их беззвучную и
холостую игру я наконец засыпаю.
Иногда, раз или два в неделю, в поселке начинается переполох,
вызванный гудением машины. К ней устремляются так же, как семьдесят лет
назад устремлялись в деревне к первому трактору. Это значит, что кто-то
где-то в частном порядке разжился горючим - может, старую канистру разгреб,
может, с проходящего катера с ведро принес. Кузо
