Библиотека в кармане -русские авторы

         

Распутин Валентин - Наташа


Валентин Григорьевич Распутин
НАТАША
Недавно я лежал в больнице в большом чужом городе, где мне сделали
операцию, по моим ощущениям, довольно неприятную, которая прошла, однако,
удачно и обошлась благополучно. Но не о том речь... Там, в больнице, я
снова встретил Наташу.
"Снова встретил" - это так и не так. То, о чем я хочу рассказать, есть
странное соединение сна, может быть, даже не одного сна, с реальностью,
которая придала этой истории законченный, хоть и не вполне разгаданный,
оставшийся, пожалуй, еще более таинственным, смысл. Но все разгадать
нельзя, да и не надо: разгаданное скоро становится ненужным и умирает;
погубив таким образом немало самого замечательного в своем мире и нисколько
этим не обогатившись, мы снова с детской непосредственностью и
необремененностью потянулись к предчувствиям и ко всему тому, что к ним
близко.
Я увидел Наташу, кажется, на третий день моей больничной жизни. Почему
не утром, когда медсестры заступают на дежурство, и не в течение долгого и
однообразного дня, как удалось мне за весь этот день не столкнуться с
Наташей и дотянуть до вечера, не знаю, тут что-то было особое. Как обычно,
перед отбоем дежурный врач обходил больных, его сопровождала по своему
блоку медсестра. Я уже лежал в постели, читал, когда они вошли: плотный, с
густым голосом, излишне энергичного вида мужчина на исходе молодости,
которую он старательно оберегал, и совсем еще молоденькая девушка, рослая и
пухлая, но в пухлости своей какая-то вся аккуратная, без излишеств, и
заманчивая, словно бы так с самого начала и задуманная, с широким, мягким,
цветущим добротой лицом, встретив которое даже где-нибудь в Австралии или
Новой Зеландии, можно без опаски заговаривать по-русски. Это и была Наташа.
Войдя и увидев меня, она вдруг покраснела и смутилась. Я заметил это, а она
заметила, что я заметил, и смутилась еще пуще. Отвечая на обычные вопросы
врача о самочувствии, я наблюдал потихоньку за пытающейся скрыться за его
спиной и никак не помещающейся за ней девушкой и узнавал ее все больше и
больше. Не было никаких сомнений, что я прежде встречал ее, сталкивался не
в уличной сутолоке, когда раз мелькнувшее лицо может надолго зацепиться в
памяти, а в общении, вовсе не случайном и не пустяковом для меня, которое
должно было выйти из привычного порядка вещей. Но что это такое было, как
ни напрягал я память, все же не вспомнил. Уходя, Наташа не выдержала и в
дверях, пропустив вперед врача, оглянулась с робкой и обнадеживающей
улыбкой, словно подтверждая, что да, я не ошибся и это она и есть.
Все последующие дни превратились для меня в мучение. Я вспоминал и не
мог вспомнить, и чем старательнее перебирал я все, что случалось со мной в
последние годы, тем большую чувство-вал безнадежность. Где-то это было не
там, что-то не оттуда. Наташа, казалось, ждала, тайком посматривая на меня
с терпением и укором, но только поднимал я на нее глаза, ищущие вольную или
невольную подсказку, она тотчас убирала свои и смущалась. Эта способность
смущаться и краснеть, нынче почти изжитая в девушках, настолько была в ней
приятна и естественна и так к ней шла, ко всему ее крупному лицу и крупной
фигуре, что после первого удивления Наташу и представить нельзя было иной и
наблюдать за ней доставляло удовольствие, словно сама душа затеплилась в
тебе счастливым ответным смущением. Многие больные лечились здесь годами, в
болезни своей были особенно несчастны, потому что ее нельзя скрыть и она в
самом прямом смысле торчит на





Содержание раздела