Распутин Валентин - Уроки Французского
Валентин Распутин
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО
{Анастасии Прокопъевне Копыловой}
Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз
чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в
школе, - нет, а за то, что сталось с нами после.
Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней
сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа,
поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из
дому за пятьдесят километров в райцентр. За неделю раньше туда
съездила мать, уговорилась со своей знакомой, что я буду
квартировать у нее, а в последний день августа дядя Ваня, шофер
единственной в колхозе полуторки, выгрузил меня на улице
Подкаменной, где мне предстояло жить, помог занести в дом узел с
постелью, ободряюще похлопал на прощанье по плечу и укатил. Так,
в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь.
Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я
самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам
и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна
овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, - тогда не придется
все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои
семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не
дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали.
Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку
когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там
делали неверно.
Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район
(райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем
плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет - некуда.
Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне
признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал
все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и
по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше
того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело
касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы
выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне.
Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда
случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был
любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная
удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из
деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в
общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей,
сгоряча нагреб мне ведро картошки - под весну это было немалое
богатство.
И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери
говорили:
- Башковитый у тебя парень растет. Ты это... давай учи его.
Грамота зря не пропадет.
И мать, наперекор всем несчастьям, собрала меня, хотя до того
никто из нашей деревни в районе не учился. Я был первый. Да я и
не понимал, как следует, что мне предстоит, какие испытания ждут
меня, голубчика, на новом месте.
Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? - затем я сюда и
приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя
рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда еще не умел. Едва
ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть
один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у
меня держались пятерки.
С французским у меня не ладилось из-за произношения. Я легко
запоминал слова и обороты, быстро переводил, прекрасно справлялся
с трудностями правописания, но произношение с головой выдавало
все мое ангарское происхождени
