Распутин Валентин - Василий И Василиса
Валентин Григорьевич Распутин
ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА
Василиса просыпается рано. Летом ее будят петухи, зимой она петухам не
доверяет: из-за холода они могут проспать, а ей просыпать нельзя. Некоторое
время она еще лежит в кровати и думает, что сегодня ей надо сделать то-то,
то-то и то-то - она как бы прикидывает день на вес, тяжелым он будет или
нет. После этого Василиса вздыхает и опускает с деревянной кровати на
крашеный пол ноги - кровать вслед за ней тоже вздыхает, и они обе
успокаиваются. Василиса одевается и смотрит на стену напротив, она думает,
что, слава богу, наконец-то вывела всех тараканов, ни одного не видать.
Это полусонное-полубодрствующее состояние длится у нее недолго. Она не
замечает его, для нее это всего один шаг от сна к работе, один-единственный
шаг. Одевшись, Василиса срывается и начинает бегать. Она затапливает
русскую печь, лезет в подполье за картошкой, бежит в амбар за мукой, ставит
в печь разные чугунки, готовит пойло для теленка, дает корм корове, свинье,
курам, доит корову, процеживает сквозь марлю молоко и разливает его по
всевозможным банкам и склянкам - она делает тысячу дел и ставит самовар.
Она любит ставить самовар. Первая волна работы схлынула, рань прошла,
и теперь Василиса по привычке испытывает жажду. День у нее разделяется не
на часы, а на самовары: первый самовар, второй, третий... На старости лет
чаепитие заменяет ей чуть ли не все удовольствия.
Она еще бегает, возится с чугунками, а сама все время посматривает на
самовар: вот он уже посапывает, вот начинает пыхтеть, а вот забормотал,
заклокотал. Василиса переносит самовар на стол, садится к нему поближе и
вздыхает. Она всегда вздыхает, вздохи у нее имеют множество оттенков - от
радости и удивления до боли и страданий.
Василий поднимается не рано: рано ему подниматься незачем.
Единственное, как в бане, маленькое окошечко в его амбаре на ночь
занавешено: Василий не любит лунный свет, ему кажется, что от луны несет
холодом. Кровать стоит изголовьем к окошку, по другую его сторону стоит
столик. У дверей на гвоздях развешаны охотничьи и рыболовные снасти, поверх
них полушубки и телогрейки. Просыпаясь, Василий сдергивает с окна
занавеску, жмурится от врывающегося света, а прицыкнув к нему, заглядывает
в окно: как там со снегом, с дождем, с солнцем? Он одевается молча, совсем
молча - не пыхтит, не кряхтит, не стонет.
Когда Василий входит в избу, Василиса не оборачивается. Он садится у
другого края стола и ждет. Не говоря ни слова, Василиса наливает ему стакан
чаю и ставит на середине стола. Он придвигает стакан к себе и отпивает
первый обжигающий горло глоток, который уходит внутрь твердым комом.
Василиса пьет чай вприкуску с сахаром-рафинадом. Василий пьет без
сахара, он его не любит. Он считает, что все надо потреблять в чистом,
первозданном виде: водку - так без примесей, чай - так неподслащенный. Он
выпивает свой чай и ставит стакан на середину стола. Василиса берет стакан,
наливает и опять ставит на середину.
Они молчат. На кровати у стены, скрючившись, спит Петр, последний сын
Василия и Василисы. Его голые колени выглядывают из-под одеяла - так
всегда, и зимой и летом.
Василиса вздыхает и наливает себе еще стакан чаю. Василий ставит свой
стакан на середину стола, поднимается и уходит. Василиса не оборачивается,
когда он уходит.
- Эй, отик,- говорит она Петру,- вставай, а то пролежни будут.
Петр с неудовольствием открывает глаза и прячет колени под одеяло.
- Вставай, отик,- беззлобно повторяет Васи
