Расул-заде Натиг - Брат
Натиг Расул-заде
БРАТ
Ночью внезапно ему сделалось плохо, в какой-то миг он даже подумал, что
умирает, не доживет до утра. Голова болела адски, нечеловеческая боль висела
где-то в области височной кости, пронзала череп, его стошнило на коврик перед
кроватью, сил не было подняться, дойти до туалета. Жена переполошилась, в
"скорую" звонила. Было четыре утра, когда все прекратилось так же вдруг, как и
началось.
- С чего бы, господи? - тихо, испуганно причитала Маша, жена. - Вроде бы
ничего не ел такого, я думала, отравился, все симптомы отравления...
- Не пил? - сонный неряшливый врач "скорой", изучая слабый пульс, пояснил:
- спиртное?
- Да он вообще не пьет, - почему-то возмутилась Маша.
- Явный упадок сил, - констатировал врач. - А так все нормально вроде.
Пусть отдохнет денька два.
Но отдохнуть не пришлось ни два денька, ни даже один. Утром пришла
телеграмма, срочная: "Умер брат твой родной. Скончался четыре утра. Мама".
Библейский тон телеграммы в какой-то мере шел от незнания отправлявшим
русского языка, к тому же был предназначен для его начальства на работе -
чтобы знали, что именно родной брат умер, и отпустили бы приехать на похороны.
Да и билет на самолет, конечно. С такой телеграммой на руках будет гораздо
проще срочно взять билет в аэропорту. Он был сражен - его брат-близнец,
тридцати шести лет, здоровый, полнокровный, в расцвете сил, и вдруг - умер.
Это не умещалось в сознании. Умер. Внезапно. Уме-ер. Он перекатывал это слово
в мозгу, и оно никак не соответствовало цветущему виду веселого, любящего
покутить, пожить, пошуметь брата, человека авантюрного склада, брата, который
был прямой противоположностью ему... Надо было действовать, куда-то мчаться,
что-то делать, покупать билет на ближайший рейс до Баку, а он сидел на краешке
кресла, безвольно уронив плечи, опустив руки, в одной - телеграмма. Будто
вот-вот упадет с кресла. На самом краешке. Маша с тревогой наблюдала за ним,
не решаясь что то сказать. Она понимала, что надо теперь срочно лететь в Баку,
чтобы успеть на похороны.
Чудовищно, думал он, чудовищно, и, кажется, сказал это вслух, потому что
жена вдруг чуть встрепенулась. В самолете он спал. Ужасная ночь, когда он
физически переживал смерть брата-близнеца, крайне утомила его, и он ни о чем
не мог думать, и все клонило в сон, закрывались глаза, и он заснул, и
приснился ему кусочек из их детства, вернее, из детства его брата, Азада. Дача
в Приморском, что возле селения Мардакяны, горячий белый песок под ногами, все
кругом залито жарким солнцем, низкие, стелющиеся по земле, по песку
виноградники, раскоряченное дерево инжира, и мама на крылечке дома,
разморенная жарой, говорит его брату, Азаду, чтобы он был осторожнее и смотрел
под нога, здесь могут водиться змеи, и Азад поднимает поочередно свои ножки и
смотрит на пятки. Им с братом по четыре года. Он вдруг проснулся и уставился
на поднос со стаканчиками в руках у стюардессы, который она совала ему под
нос, предлагая попить. Губы ее зашевелились, он отвел глаза от лица
стюардессы, бессознательно взял стаканчик, стал пить и заплакал. Потом он
опять заснул и снова вспомнилось детство, когда они поехали в Кисловодск, в те
годы было модно ездить в Кисловодск, в Пятигорск, для Закавказья они считались
престижными курортами, и как-то, гуляя с мамой втроем, они набрели на
старушку-цыганку, которая вцепилась в маму, как клещ, и не отпускала пока не
выудила у нее деньги, а потом нагадала им будущее, что оба ее сына-близнеца
умрут
