Расул-заде Натиг - Ресторан 'караван-Сарай'
Натиг Расул-заде
РЕСТОРАН "КАРАВАН-САРАЙ"
- Ну что, Кать, домой скоро?
-- Да, собираться надо потихонечку.
- Поспеть бы вовремя на работу.
- Завтра пойдем билеты брать.
- Вот и кончился наш отдых...
- Вот и повидали Баку...
- Вот и искупались в море...
- Вот и сходили в "Караван-сарай"...
- Ладно тебе, хватит об этом!
Надя и Катя, или, как они ласково называли себя при знакомствах - Катюша и
Надюша (с той лишь целью, чтобы слышать в чужих устах так упоительно звучащие
свои имена, а самим бы тогда откликаться с готовностью - аюш-ки! или - оу! или
- оеньки! - тоже ласково и мягко, как и надо было, по их понятиям, говорить в
жарком южном городе), месяц назад в самый разгар работы в железнодорожном
управлении города Пензы, когда с трудящихся под шиферной крышей управления,
сжигаемой августовским солнцем, сходило семь потов, ухитрились - обе разом -
взять отпуска и, осуществляя давно желаемую мечту, переместиться со скоростью
поезда сюда, в Баку, к южному морю и его, так сказать, дарам, - обильному
солнцу и желтому песочку на берегу.
Главный бухгалтер - непосредственный начальник Катюши и Надюши, ворча
что-то нечленораздельное, снизошел в конце концов до их слезных просьб и
поставил свою закорючку-подпись на заявлениях, и благодарные Надя и Катя
пообещали сердитому, но справедливому главбуху Максимычу за его способность
входить в положение простых трудящихся привезти ему дары южного моря. "Ну,
конечно, - проворчал на это Максимыч, - уж вы привезете... Хрен с бантиком
привезете, а не дары моря..." Надя и Катя, зная крутой, но отходчивый нрав
главного, ничуть на него не обиделись, а даже совсем наоборот: расцеловали -
ну, так просто от души чмокнули по разу старика в его небритые щеки и кинулись
искать ходы-возможности, как бы им на правах работников непосредственно
железнодорожного управления проехаться до места отдыха бесплатно, ну то есть в
соответствии с законными для них льготами. У Кати, да и у Нади тоже, с
финансами были большие затруднения, короче говоря, негусто у них было этих
самых финансов, и сейчас, перед предполагавшимся отдыхом, они старались
сэкономить каждую пятерочку, каждый троячок и каждый, с позволения сказать,
руль.
И вот наконец они в поезде, то есть Катя и Надя, которые уже с этой
минуты, постепенно, не без приятного ощущения, плавно переходили,
превращались, переделывались в Катюшу и Надюшу; стоят, высунув головы из
окошка, и с умильными улыбками глядят, как граждане провожающие провожают
граждан отъезжающих. Катюшу и Надюшу никто не провожал, так как никого почти у
них и не было, кроме матери старушки... Вот, гляди ты, чуть было не забыл!
Катюша и Надюша, извольте осведомиться - сестры с разницей в возрасте в три
года, Катюше - сорок два года, Надюше - тридцать девять. Короче - сестры,
сестры родные. Но почти совсем непохожие друг на друга. Катюша - крупная,
широкоскулая, с маленькими живыми, вечно смеющимися глазками, решительна и
стремительна в движениях; Надюша - помельче, посветлее, помягче, не
громогласная, как сестра, и гораздо уживчивее той. Вот такие, значит, эти
сестры, что стоят сейчас, высунув головы из окошка поезда, и с любопытством,
улыбаясь от избытка радости, осматривают людей, стоящих на перроне.
Личная жизнь, надо сказать, ни у той, ни у другой не получилась. Катя
дважды выходила за одного и того же военнослужащего, капитана сухопутных
войск; вышла раз - через три года развелась, детей не было; года через два
офицер проездом вновь оказался в Пензе
