Рубина Дина - Во Вратах Твоих
Дина Рубина
Во вратах твоих
Посвящается Боре
Сказал Эсав Амалеку: "Сколько раз я пытался убить Яакова, но не был дан
он в мою руку. Теперь ты направь мысль свою, чтобы осуществить мою месть!"
Ответил Амалек: "Как смогу я одолеть его!" Сказал Эсав: "Расскажу я тебе о
законах их, и когда увидишь, что пренебрегают они ими, тогда нападай".
Мидраш
Останавливались ноги наши во вратах твоих, Иерусалим...
Псалом
В некоторых африканских племенах верх бесстыдства считается хождение с
бюстгальтером...
Текст, не прошедший редактуры
Редактором в фирму "Тим'ак" меня пристроил поэт Гриша Сапожников,
славный парень лет пятидесяти, уютно сочетавший в себе православное пьянство
с ортодоксальным иудаизмом. (Впрочем, в Иерусалиме я встречала и более
диковинные сочетания, тем паче что иудаизм пьянства не исключает, а
напротив, включает в систему общееврейских радостей, у нас, помилуйте, и
праздники есть, в которые сам Господь велел напиваться до соплей...)
А Гришка, Гриша Сапожников носил еще одно имя - Цви бен Нахум - это
здесь случается со многими. Многие по приезде начинают раскапывать
посконно-иудейские свои корни. Хотя есть и такие, кто предпочитают доживать
под незамысловатой российской фамилией Рабинович.
А вот Гриша, повторяю, как-то ухитрился соединить в себе московское
прошлое с крутым хасидизмом, - возможно, при помощи беспробудного пьянства.
Он работал в одном из издательств, выпускающих книги по иудаизму на
русском языке.
Из-за феноменальной его грамотности Гришу в издательстве терпели.
Например, строгий тихий рав Бернштейн, чей стол в тесной комнатенке стоял
впритык к Гришиному, вынужден был терпеть запах перегара, налитые
преувеличенной печалью Гришины глаза и главное - его драную майку. Дело в
том, что по известной причине Грише всегда было жарко.
Как ни зайдешь к нему в издательство - он сидит себе в майке,
отдувается, а на стене над ним висит на гвоздике малый талит. (Я объясняю
для тех, кто не знает, - это нечто вроде длинного полотенца с отверстием для
головы посередине, с концов которого свисают длинные нити - цицит.)
- Погоди, я оденусь, - обычно говорил Гриша, снимая с гвоздика талит и,
как лошадь в хомут, продевая в отверстие голову. При этом его пухлые плечи с
кустиками волос оставались на виду. Меня-то, как человека циничного,
обнаженные Гришины плечи смутить не могли, а вот раву Бернштейну явно
становилось не по себе, тем более что, беседуя, Гриша то и дело обтирал
подолом талита потную шею, движением буфетчика, обтирающего шею подолом
фартука.
- Запиши телефон, - сказал Гриша, отдуваясь и обтирая шею, - там нужен
редактор, это издательская хевра. Спросишь Яшу Христианского.
- Какого? - уточнила я преданно.
Он достал из стола бутылку водки, налил в бумажный стаканчик и выпил.
- Да нет, это фамилия - Христианский, - крякнув, пояснил Гриша. -
Кстати, он пишет роман "Топчан", так что боже тебя упаси проговориться, что
в Союзе у тебя выходили книги и вообще, что ты чего-то ст?ишь. Ты ничего не
ст?ишь. Ты - просто дамочка. Старательная дамочка, набитая соломой. Понятно?
- Понятно, - сказала я. - Спасибо, Гриша.
- Рано благодарить. Он тебе устроит нечто вроде проверки. Сцепи зубы и
стерпи. Его все знают за жуткую...
Рав Бернштейн кашлянул, и Гриша, запнувшись, закончил:
- Одним словом, оглядишься.
Когда рав Бернштейн вышел из комнатки, Гриша обтер шею подолом талита и
сказал:
- Тут и так жарко, а они еще окна загерметизировали.
Окна были исполосованы клейкой лентой вдоль и попер
