Саверский Александр - Камень Шамбалы, Или Золотой Век
АЛЕКСАНДР САВЕРСКИЙ
КАМЕНЬ ШАМБАЛЫ
или
ЗОЛОТОЙ ВЕК
1.
Поток людей с посеревшими изнуренными лицами бесконечной лентой тянется по
пыльной дороге. Кто с сумками, кто с мешками на плечах, кому-то посчастливилось
взгромоздить свои пожитки на тележку, и он толкает ее перед собой без особых
усилий, вызывая зависть окружающих, и совсем уж редко попадаются повозки,
запряженные лошадьми.
Я знаю, что на сердцах окружающих меня людей камень. Совсем еще недавно,
чуть ли не вчера, они побросали свои дома из-за приблизившегося к городу врага,
и теперь унылая река уносит их прочь от всего, что было в оставшейся за спиной
жизни. Уносит в пустоту неизвестности, где нет фундамента или островка, чтобы
зацепиться и осесть, построить новый дом, новую жизнь.
Я тоже здесь, потерянная среди потерянных. Мне только пятнадцать, и я с
отчаяньем думаю не о доме и не о родных, а о Гришке - любимом моем человеке,
который остался там, позади, защищать с винтовкой в руках наш город, хотя ему
только через месяц стукнет семнадцать.
Рядом со мной тяжело ступает мама и мелко семенит младший брат. Они заметно
устали, но страх не позволяет присесть на обочину, он гонит и гонит вперед, и
сесть, точнее, упасть, можно только тогда, когда становится совершенно
безразлично, что с тобой будет дальше.
Страх не только висит в воздухе, он читается в глазах бредущих по дороге
людей, и это - главное чувство, объединяющее все вокруг. У меня и братишки страх
за себя и страх остаться одним в этом мире, то есть потерять мать. У мамы страх
за нас и за папу, который воюет уже несколько месяцев. И так у каждого: все за
кого-то боятся...
Иногда посреди пыльной реки кто-то не выдерживает боли, порожденной
страхом, и кричит:
- Изверги! Сволочи! Убийцы! Кто их сюда звал? Сидели бы в своей вонючей
стране и не высовывались! Поубивал бы гадов!
Это страх породил ожесточенность, или это патриотизм? Вон ведь как говорит:
- И мы бы жили спокойно! Только-только наладилось в стране, и... на тебе. До
чего ж обидно. Черт бы их побрал с их войной!
Я не верю. Этот человек просто боится и прикрывает свой страх идеологией
патриотизма. Но окружающим начинает казаться, что перед ними большой патриот:
- Мы все равно победим! Я уверен. Еще немного, и наши погонят их обратно.
И никто уже не помнит, что первый его вопль был воплем страха.
Жара стоит невыносимая, над безводной рекой - пыль и тучи мух. Сколько так
можно идти: десять километров, двести, день, два?
Враг движется быстрее. Мама говорит, что беженцы все равно попадают в
оккупацию, потому что на своих двоих далеко не уйдешь, а у врага техника:
машины, танки, самолеты.
По реке-ленте несется крик:
- Во-о-о-оздух!
Я только теперь осознаю, что уже целую минуту слышу тянущий сердце звук
приближающихся самолетов, но мозги так заторможены монотонной дорогой, что еще
несколько секунд уходит на то, чтобы понять, что нужно делать. Рефлексы беженки
еще не выработались. Мама оказалась к моменту налета так далеко позади, что я
слышу теперь только ее крик:
- Наташа! Наташа! С дороги! Быстрее!
Страх, который слышен в ее крике, парализует меня еще сильнее, и я теряю
еще несколько секунд. Словно в замедленном кино, которое я успела посмотреть
лишь один разок вместе с Гришкой, вижу приближающуюся ко мне по дороге струйку
пыльных фонтанчиков от пуль истребителя...
- Фу! - я подскакиваю на кровати. В окно светит тускло-красный Плутон,
значит, сейчас около трех часов солнечной ночи. Тянусь к стакану с водой,
стоящему на т
