Саломатов Андрей - Синдром Кандинского
Андрей Саломатов
СИНДРОМ КАНДИНСКОГО
Повесть
1
Заканчивался душный субтропический август. Город плавился от жары,
словно охваченный невидимым пожаром. На горах, отделяющих Гагру от большого
мира, гигантским лохматым париком лежало облако, и белесые космы его
стекали по едва заметным снизу ложбинам.
Ветер дул вдоль побережья, сырой и вялый; он нес запахи не моря и
далеких стран, но подгоревшего шашлыка и забродивших водорослей.
Никого не было вокруг, и на вокзале безлюдье казалось особенно
неестественным. Лишь иногда в дверях появлялся толстый усатый дежурный по
станции; лениво, с какой-то приклеенной презрительной гримасой, он
оглядывал свою вотчину и пыхтя удалялся к себе.
К приходу десятичасового московского поезда из вокзальных дверей,
из-за касс и кустов вдруг пошел народ с сумками и узлами. В киосках
зашевелились продавцы теплой газированной воды и старых газет, и даже
появились две грязные бродячие собаки с голодными скорбными мордами.
Поезд подошел вовремя. Локомотив медленно протянул длинный грязный
состав вдоль перрона, и диспетчер с характерным кавказским акцентом объявил
о приходе поезда Москва - Сухуми. Тут большая серая туча закрыла солнце, и
по асфальту защелкали редкие крупные капли дождя. Проявившись на
раскаленной мостовой в виде темных звездочек, они тут же испарялись,
подымаясь вверх теплым асфальтовым духом. Похоже, только собаки и оценили
мимолетное облегчение от небывалого в это время года дождя. Они стояли
посреди перрона, высунув розовые языки, и жмурились от удовольствия, не
обращая внимания на посадочную панику.
После того как поезд ушел, а прибывшие бледные отдыхающие с чемоданами
и баулами разбрелись по привокзальной площади, на перроне остался странный
человек в белом слегка помятом смокинге и таких же белых щегольских туфлях.
Он был высок, узкоплеч, держался картинно, не без изящества поводя в
стороны красиво вылепленной головой. Возраст приезжего определить было
трудно, что-то от тридцати до сорока двух. Лицо его выражало пресыщенность
жизнью, глаза смотрели устало, с той обреченностью, которая отличает
бездомных собак от их более удачливых собратьев. Весь багаж приезжего
состоял из белого кожаного кейса и тяжелой картонной коробки, для удобства
перевязанной белым же парчовым галстуком.
Постояв несколько минут под редким теплым дождем, приезжий перешел
через железнодорожные пути, миновал станционный пакгауз и, повернув налево,
вышел к баракам, один из которых, а именно крайний, наполовину сгорел.
Приезжий остановился у покосившейся калитки, заглянул в проржавевший,
раскуроченный почтовый ящик и вошел во двор. Видно было, что уцелевшую
часть барака давно покинули. Дверь висела на одной петле, выбитые окна были
нараспашку, кругом царили хаос и запустение. Лишь небольшая пристройка
слева от дома являла собой не тронутый разрухой и тленом уголок уюта и
благополучия. С одной стороны тщательно выбеленного строения росла старая
раскидистая смоковница, с другой - не менее старая яблоня. Две могучие
виноградные лозы оплели оба дерева и сомкнулись над крышей пристройки,
образовав живой купол-раковину со сложным подвижным рисунком. Внутри
пристройки стояла плита, на которой хозяева за ненадобностью оставили
сковороду с вогнутым дном, служившую, наверное, не один десяток лет и не
одному поколению. По углам валялись мутные разнокалиберные банки да
несколько журналов "Вокруг света". Было прохладно, пахло плесенью и
побелкой, а по углам пауки успели свить целые полотни
