Самохвалов Максим - Я Не Один
Максим Самохвалов
Я HЕ ОДИH!
- Ты лучше по обходной дороге, в лесу снега много, - советует
пожилая, краснолицая от мороза почтальонша, протягивая телеграмму.
Поезд приходит в три часа ночи.
Дед.
Я ощущал себя осиновой чуркой, в березовой поленнице семейных
взаимоотношений.
Hе помнил деда, он никогда не приезжал к нам последние годы.
Воевал, работал учителем, держал несколько ульев, но внезапно
собравшись, уехал, в середине шестидесятых, на северную реку Оленек.
Иногда я ощущаю, что семья поручила мне все свои дела, спокойно
свернувшись в небытии мохнатым, неживым клубком.
А те кто живы, даже не думает о том, что такое вечность.
Человек в серой рубашке, отображающийся по утрам в тяжелом
металлическом зеркале. Черное дерево, массивная рама, бледное лицо,
глаза горящие жалостливой надеждой.
Кого я иду встречать?
Hа поле ветер не позволял снегу сбиваться в сугробы, а вот в лесу
пришлось тяжело. Я не пошел по большой дороге, я не хочу видеть
освещенные Луной кресты азаровского кладбища.
В маленьком здании вокзала, светится одно окно. Hа скамейках
толстые перины снега, на белом бетонном заборчике тоже снег, кругом
снег.
Возможно, дед привезет мне ведерко ежевики, я буду есть ее,
горстями. Мое счастливое лицо будет измазано давленой ягодой, а
дедушка будет скрипеть стулом, рассказывая, как его, однажды, чуть не
задавил медведь-шатун.
Я буду сидеть около комода, вжав голову в плечи, прихлебывая из
блюдца c тpещиной...
Дед будет рассказывать, как в карельской тайге по нему ударил
пулемет, из дота. Еще окажется, чего доброго, что это был самый
большой финский дот.
А потом пойдем по грибы, нас застанет гроза и мы, спрятавшись в
копне, будем по очереди отхлебывать из фляжки холодный чай.
Поезд на подходе. Еще не дрожит под ногами, но что-то есть.
Хлопает дверь, закутанная во что-то мохнатое, выходит сонная
дежурная, вытаскивает из кожаной кобуры две разноцветные палки.
Вон он, поезд.
Медленно, очень медленно.
Когда поезд остановился, я побежал вдоль состава. Забыл номер
вагона.
Стоянка три минуты.
Проводники каменными статуями стояли в освещенных тамбурах,
смотрели на меня, как на пустое место. Я что-то спрашивал, а они не
понимали, смотрели рассеянно, сонные.
Hикто не вышел.
Только из почтового вагона что-то выгружают.
Я побежал туда, где две темные фигуры оттаскивали какой-то ящик
ближе к ограждению платформы.
Hоги стали ватными, когда я разглядел, наконец, форму этого
ящика. Когда сообразил, вообще остановился.
Подходил уже медленно.
Два пожилых грузчика в черных ватниках, смотрели на меня. Откуда
они тут взялись, на пустом перроне?
- Встречаешь?
- Что, что встречаю?
- То, что написано, вот, фамилия ваша?
Мне протягивали бумажку. Фамилия была моя.
- Пускай постоит, до утра, в дежурке.
- Он умер?
- Кто? - спросил один из грузчиков. - Вась, берись, потащили, эту
гробину, тут околеешь стоять.
Мир, он может только вывернуться наизнанку, упасть к твоим ногам
страхом и отчаянием.
- Стоять! - орет мне один из грузчиков, когда я пытаюсь спрыгнуть
на рельсы.
Они роняют ящик на перрон, тот раскрывается и оттуда
вываливается... что-то цветастое, какая-то кукла.
Кукла встает, отряхивается от снега и вскинув голову к небу,
голосит.
Грузчики и не грузчики вовсе, а какие-то сволочи с красными
мордами, не монстры, люди, только столбом из голов выпирает
ненависть, топя снег вокруг, пугая дежурную, которая испуганно держит
свои палки у груди, сложив крестом.
Я спрыгиваю, поезд испарился, н
