Свирский Григорий - Полярная Трагедия
ГРИГОРИЙ СВИРСКИЙ
ПОЛЯРНАЯ ТРАГЕДИЯ
РАССКАЗЫ:
ЛЕВА СОЙФЕРТ, ДРУГ НАРОДА...
БАШКИРСКИЙ МЕД
БРАТСКАЯ ГЭС
ОТЕЛЬ "ФАКЕЛ"
КАЗАЧИНСКИЙ ПОРОГ
ЛЕВА СОЙФЕРТ, ДРУГ НАРОДА...
Я был опальным вот уже шестой год. В издательстве "Советский писатель"
мне шепнули, что в черном списке, присланном "сверху", моя фамилия - на
первой странице.
Это была большая честь.
Но есть было нечего. Рукописи возвращались, как перелетные птицы. Когда
мне позвонили из Средней Азии, из журнала, о существовании которого никто,
за редчайшим исключением, и понятия не имел, и сказали: "К сожалению..." -
я понял, что меня обложили, как волка.
Я протестовал. Писал "наверх"... Мне казалось, что я пишу на кладбище.
Ни ответа, ни привета.
Приговор обжалованию не подлежал.
- Осталось одно, - сказал друг нашей семьи, мудрый и печальный
Александр Бек, - заняться сапожным ремеслом... как Короленко. Короленко
вырезал стельки. В пику Ленину и Луначарскому... А модельными туфлями даже
прославился... Что, если повторить опыт?
То ли эти разговоры дошли до инстанций, то ли мне были предначертаны
лишь пять лет строгой изоляции от читателя, но меня вдруг вызвали в
Секретариат Союза писателей, усадили, как в лучшие годы, в кожаное кресло и
предложили поехать на Крайний Север. В творческую командировку. На месяц,
три, шесть, год, сколько потребуется, чтобы "создать новую жизнеутверждающую
книгу..."
- ...Ни в коем... кашка, случае! - прокричал Бек, встретив меня возле
дома. Когда он был расстроен или испуган, он почти после каждой фразы
добавлял эту свою "кашку". Вместо брани, что ли? Или чтоб задержаться на
пустом слове и - подумать?.. В последние годы Александра Бека уж иначе и не
называли: "Кашка" сказал, "Кашка" не советует...
- Не уезжай из Москвы... кашка, - убьют!.. Что? Затем и посылают...
Подкараулят и - по голове водопроводной трубой... Тихо!
На аэродроме он шептал со страстью приговоренного:
- Гриша, ты их не знаешь! Они способны на все. Я их боюсь! Честно
говорю, смертельно боюсь!..
Я глядел на морщинистое, доброе, детски-губастое лицо Александра Бека и
думал о проклятом времени, которое могло довести до такого состояния мудрого
и бесстрашного когда-то человека, писателя милостью Божией.
...И вот я сижу перед узкоглазым, с оплывшим желтым лицом первым
секретарем, хозяином самого северного полуострова на земле, где издавна жили
целых три народности: эвенки, венки и зэки . И тот читает письмо Союза
писателей, где сообщается, что я командирован писать жизнеутверждающий
роман.
Он подымает на меня глаза. В них - тусклое безразличие.
- Жизнеутверждающий, - басит он. - Это крайне важно сейчас! Спасибо,
что приехали. К нам писатели попадают редко. Очень актуально -
жизнеутверждающий.
- Да! - восклицаю я.
Мне и в самом деле хочется написать жизнеутверждающий. Надоело быть
опальным и нищим. Хватит!
У Первого отвисает в улыбке губа, и он советует мне поехать на
химический комбинат, затем к геологам, открывшим столько газа, что хватит
всей Европе. Первый подымает телефонную трубку и вяло роняет:
- Сойферта!
Сойферта?! Странно!.. Я ни разу не слышал другого имени здесь, выше
семидесятой параллели, где кривые полярные березы прижаты к мерзлым камням,
где даже олений ягель прячется в расщелины скал, искрошенных морским
ураганом. Возле газопровода, змеившегося по болотистой тундре, рабочий
размахивал шапкой: "Насос встал! Беги к Леве Сойферту!" В холодном, как
амбар, магазине старушка грозилась отнести заплесневелый каравай "на зубок"
Л
