Сегаль Валерий - Десять Лет Спустя
Bалерий Сегаль. Десять лет спустя
Посвящается ВЛАДИМИРУ ЕПИШИНУ,
отличному гроссмейстеру и хорошему другу
* 8 ноября 1905 года *
Ранним утром, когда женевский экспресс уже приближался
к окраинам Санкт-Петербурга, в полупустом вагоне-ресторане
сидели два респектабельных молодых человека и пили водку,
закусывая ее осетриной.
-Осень... Поздняя осень, даже листопад уже прошел...
Унылая пора, да и места здесь тоскливые,-на ломаном русском
языке произнес один из путешественников, задумчиво глядя в
окно.
Это был юноша двадцати двух лет, высокий,
большеголовый, статный, даже немного грузный. Его собеседник --
невысокий, атлетически сложенный мужчина в расцвете лет, в
отличном костюме, с полностью оформившейся лысиной и короткой
рыжеватой бородкой-был настроен куда более оптимистично.
-Не сомневаюсь, Бени, что ты полюбишь русскую
столицу! - отвечал он. -Хотя солнце здесь светит гораздо
реже, чем в твоей родной Италии, Петербург все же остается
самым прекрасным городом на свете. Можешь поверить бывалому
путешественнику.
-Быть может вы и правы, г-н Ульянов, но в таком
случае мы еще не доехали до Санкт-Петербурга...
-Разумеется, мы еще только подъезжаем к Петербургу,
но да будет тебе известно, что некоторые пригороды русской
столицы по совершенству архитектурных ансамблей не уступают
первым городам мира.
-Пригороды?-удивился Бени.
-Да-да, пригороды!-подтвердил Ульянов.-Гатчина,
Царское Село, Павловск и, конечно, Петергоф... Ведь это о них:
Летят алмазные фонтаны
С веселым шумом к облакам:
Под ними плещут истуканы
И, мнится, живы; Фидий сам,
Питомец Феба и Паллады,
Любуясь ими, наконец,
Свой очарованный резец
Из рук бы выронил с досады.
Дробясь о мраморны преграды,
Жемчужной, огненной дугой
Валятся, плещут водопады;
И ручейки в тени лесной
Чуть вьются сонною волной.
Приют покоя и прохлады,
Сквозь вечну зелень здесь и там
Мелькают светлые беседки...
-Это вы сочинили? - наивно спросил Бени,
недостаточно чувствовавший русский язык, чтобы сразу узнавать
уверенную поступь классика.
-Ну что ты?!-усмехнулся Ульянов.-Каюсь: грешил
в юности, но до таких высот не поднимался. Это Пушкин... Я
очень люблю Пушкина, Бени, и часто его вспоминаю, особенно
осенью. Отчасти ты прав: теперь уже слишком поздно. Посмотрел
бы ты на эти леса месяц назад! Ты только вслушайся в эти
строки:
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса --
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса...
-Как просто сказано, как спокойно,-и навсегда!..
Теперь уже так не говорят.
-А вам не кажется, г-н Ульянов, что в вас сейчас
говорит свойственная людям тоска по прошлому?
-Нет, не кажется! - уверенно сказал Ульянов. --
Здесь другое. Просто любая эпоха рождает своих гениев, но не в
каждой области. Наша эпоха не породила гениев слова, равных
Пушкину.
-Быть может наша эпоха взяла свое в
социально-политической сфере?-предположил Бени.
-О, здесь трудно выдержать испытание временем! --
усмехнулся Ульянов.-Одних потомки развенчивают, других --
просто постепенно забывают, и это как нельзя лучше подтверждает
постулат Маркса о том, что человеческое общество развивается
поступательно.
-Так выпьем за Маркса, который никогда не ошибался?
-- предложил юноша.
-Давай, Бени, лучше выпьем за русскую столицу... Если
б ты знал, за какой прекрасной девушкой я ухаживал в
Санкт-Петербурге десять лет назад...
-И к чему это привело? - спросил прямолинейный
итальянец.
Ульянов задумался. Воспоминания охв
