Севела Эфраим - Земля Жаждет Чуда
Эфраим Севелла
Земля жаждет чуда
Третья новелла из кинофильма "Колыбельная"
1. Экстерьер. Лес. Ночь.
Белесые облака, как месиво паутины. Как космы старушечьих волос. Бегут,
тянутся, извиваясь и тая. И сквозь них проступает неясный болезненный свет.
Призрачный свет озаряет дремучий лес. От исполинских сосен черные тени
пиками ложатся на большую поляну. Девственный дерн. Мягкий слой истлевающих
игл.
И как рана, как страшная язва-глубокая яма, свежевырытая траншея через
всю поляну с желтым бугром песка по краю. Лунный свет режет черной тенью
золотую стенку ямы.
Тихо. До звона в ушах. Этот звон нарастает до рокотов моторов, и в
библейский покой врывается рев тяжелых автомобилей.
При свете луны как из небытия выплывают на поляну грузовики с кузовами,
полными людей, как сельдей в бочке.
Рвутся с поводков у солдат бешеные сторожевые
псы. Подгоняемые солдатами, люди спрыгивают с кузовов на землю. Большие
люди и маленькие. Женщины и мужчины. Дети.
Мы не видим их лиц. Мы видим силуэты. Вот они уже выстроены у края рва,
спиной к пропасти - неровная цепочка темных силуэтов. Большие и маленькие.
Древние, как патриархи, старцы и несмышленые малыши.
А напротив, у подножия могучего дуба, тоже силуэты - солдаты,
устанавливающие пулемет, деловито заправляющие магазин бесконечной патронной
лентой. И силуэты сторожевых псов, нервно поскуливающих и облизывающихся в
предвкушении крови.
Только собачий вой и слышен. Люди же молчат. Молчат палачи - они заняты
установкой пулемета. Молчат темные силуэты у края рва. Их участь - ждать.
Солдаты легли за пулемет, и его ребристый ствол с прицельной планкой
плотоядно поплыл по безликим силуэтам, большим и маленьким, как по мишеням в
тире, выбирая, с кого бы начать, в кого первого плюнуть огнем.
В узкой прорези прицела, как в тесной рамке, возникают и исчезают не
люди, а призраки. А ребристый ствол все движется, пресыщенно выбирая,
облюбовывая, на ком бы остановиться, в кого бы метнуть смертельный кусочек
свинца из первого патрона длинной
ленты, свисающей до земли.
И замер, найдя. Черное отверстие дула застыло на силуэте женщины с
младенцем на руках. Знакомом до боли силуэте.
В прорези прицела стояла ОНА. Богоматерь. Мадонна. Рожденная кистью
Рафаэля.
И уже не силуэт, а всю ее видим, озаренную светом изнутри. И это юное
прелестное лицо, и эту неповторимую улыбку, обращенную к младенцу на ее
руках.
Сикстинская мадонна стоит перед пулеметом. Но, в отличие от той,
библейской, она мать не одного, а двоих детей. Старший ребенок - мальчик,
лет десяти, кудрявый и черноволосый, с глазами, как вишни, и оттопыренными
ушами, ухватился за юбку матери и недоуменно глядит на пулемет.
Стоит такая гнетущая, зловещая тишина, что хочется закричать, завыть.
Словно замер весь мир, остановилось сердце вселенной. И вдруг в этой жуткой
тишине неожиданно послышался тихий плач ребенка.
На руках у мадонны заплакало дитя. Земным, обычным плачем. И таким
неуместным здесь, у края могилы, перед черным отверстием пулеметного дула.
Мадонна склонила лицо к нему, качнула дитя на руках и тихо запела ему
колыбельную.
Древнюю, как мир, еврейскую колыбельную, больше похожую на молитву, чем
на песенку, и обращенную
не дитяти, а богу.
Про беленькую козочку, которая стоит под колыбелью у мальчика.
Про беленькую козочку, которая пойдет на ярмарку и принесет оттуда
мальчику гостинцы: изюм и миндаль.
И утихло дитя на руках у мадонны.
А колыбельная не умолкла. Рвется к небу, как мольба, как вопль. Уже не
