Семенов Юлиан Семенович - Бирюсовая Коса
Ю.Семенов
Бирюсовая коса
В Волге купаются звезды. Когда по самой середине проходит танкер,
звезды исчезают, а вместо них появляются на воде стремительные голубые
молнии. Они налетают друг на друга, раскалываются, снова соединяются, а
потом, когда проходит последняя волна, зыбко и таинственно пропадают. И
снова звезды купаются в Волге, и снова река спокойна и безмятежна.
На тони - маленьком участке песчаной косы, где обосновалась
рыболовецкая бригада,- в молчании стоят люди. Они стоят плечом к плечу,
настороженные и спокойные, будто сошедшие с кентовских линогравюр. Они
следят за катерком, который ушел метать невод. Он уже не слышен, этот
маленький катерок. Видны только два его глаза - красный и
отчаянно-зеленый, будто кошачий.
Начальник трех тоней Стариков стоит чуть поодаль. Он неторопливо курит
и смотрит в ту сторону, где работают люди. Я слежу за ним и никак не могу
понять, куда же он смотрит. Темно ведь, ни зги не видно. Ночь остается
ночью, смотри ее просто глазом или в бинокль. Я смотрю на Старикова,
наблюдающего за рыбаками в полной темноте, и смеюсь.
- Ты чего? - спрашивает он. - На Машуню смотришь, что ль?
- На кого?
- Да на Машуньку... Слева она стоит, около Кузьмича. Черт девка -
руками машет, а ведь не работает ни-ни.
- Неужто видишь?
- А чего!.. Вижу, конечно. Не видал бы, не говорил.
Я иду к рыбакам удостовериться. И действительно ведь видит! Машуня,
голубоглазая красавица, еле притрагивается к канату, которым подтягивают
невод. За нее вовсю тянет Пашка.
- Марья! - негромко кричит с косы Стариков.- Ты давай!
- Странно вы говорите, Николай Трофимович,- отзывается Машуня певучим и
томным голосом,- я замаялася вся, а вы попрекаете.
- Я те попрекну на зарплате,- усмехается Стариков и, чиркнув спичкой,
закуривает. - Ишь, нашла Пашку - жилы с него вить!
- Работает она, - обиженно говорит Пашка, - чего напраслину-то
говорите?..
Стариков идет к лодке фонарщика Акима.
- Вылазь, - говорит он парню, - я сам.
И уплывает в кромешную темноту.
Потом лодку со Стариковым подтягивают к берегу. Он цепко держит веревки
огромного "кошеля" и говорит:
- Есть вроде бы маленько...
В кошеле мечутся здоровенные осетры, каждый килограммов на сто.
- Ага! - кричит Стариков торжествующе и по-мальчишески радостно. -
Пошла, чертяка!
Нагнувшись, он хватает здоровенного осетра за "усы", вскидывает его на
грудь, целует рыбу в брюхо и, охнув, кидает на дно баркаса, подогнанного
фонарщиком Акимом.
После Стариков уходит к своей лодке, нахмуренный и серьезный. Он
садится к рулю и говорит бригадиру Кузьмичу скучным голосом:
- Ну, давай! Держи в таком ключе.
Он обманывает меня, Кузьмича и себя самого, когда говорит таким скучным
голосом.
Я-то знаю, как он рад, я-то вижу, что в глазах у него - как в реке -
звезды! А он не видит свои глаза и поэтому говорит сухо и скучно:
- Пока, до свиданья. На левый берег поеду. К утру вернусь.
Подружка моя осетра поймала!
За жабры взяла и к груди прижала!
вдруг отчаянно-высоко и смешливо заводит Машуня. Стариков качает
головой, хочет сохранить обычную свою серьезность, но не может. Он
наклоняется к мотору баркаса и, закрывшись плечом, тихонько смеется...
Пойманных осетров хранят в прорезях - в маленьких баркасах, заполненных
водой почти до самого борта.
Рано утром две такие прорези Пашка и Машуня погнали на приемный пункт.
Машуня стояла на корме, лущила семечки и грелась на солнце, а Пашка
обливался потом, отталкиваясь шестом: как-никак, а две прорези - не одна.
В ка
