Семилетов Петр - Сапожник И Будка
Петр Семилетов
САПОЖHИК И БУДКА
Давным-давно, в 90-тые годы, жил-был старый сапожник. Весь день он проводил в
крошечной будке, стоящей на углу узкой улочки в провинциальном городке. Вереста
- так он назывался, если вам это интересно.
Остальное время сапожник Иван либо пьянствовал с дружками, которые объявлялись
тогда, когда у него заводились деньги, либо же дрыхнул в своей затхлой
полуподвальной однокомнатной квартирке, где ржавые краны создавали звуки просто
весенней капели. Вечная весна, если закрыть глаза.
Была осень, золотое прелое яблоко октября. Пасмурный день. Хмурые малоэтажные
дома с выцветшими стенами, печальные потемневшие деревья навевали грусть. Hо
сапожник этого почти не видел.
Он сидел в будке и чинил обувь. Пахло резиновым клеем и кожей. А еще кремом
для обуви. С зажатыми меж губ гвоздями, он бил молоточком по каблукам, огромной
иглой-шилом сшивал порванные бока, быстрыми движениями зажимал замки на
"молниях". При этом он беспрестанно курил "Беломор", а за обедом откушивал
стаканом водки, селедкой и куском белого батона, часто двухдневной давности.
ТЫК! ТЫК! ТЫК! - стучал молоток.
ВВВВВВЫЫЫЫЫЫЫЫЫ... - выл шлифовальный круг, на котором сапожник Иван подранивал
набойки на подошвы. КАХ! КАХ! - исторгали легкие, убиваемые никотином. За окном
шел с утра дождь. Или еще с ночи? Кто знает...
Было слышно, как недалеко прогромыхал состав, который, впрочем, в Вересте
никогда в жизни не сделает остановку. Этот поезд из совсем другой жизни. В
которой нет маленьких, убогих городков, где вокзал, пожалуй, самое большое
здание. И не вокзал, а "станция"...
...Мысли Ивана текли спокойно и вяло - конец работы, выпить водочки, закусить
(поминутно поправляя треснувшую пополам вставную челюсть), закусить, поспать
(авось клопы не закусают). Иногда воспоминания - студенческая пора, потом -
распределение (прямое попадание в Вересту -иначе и быть не могло!), и еще
какие-то совсем смутные, забытые - как олени из чащи леса - на мгновение
показывались и исчезали... Давние воспоминания, некогда радостные, затем
щемяще-печальные... ныне забытые... Hаполовину... Крепкая была водочка на обед.
Часиков до шести посидим, а потом домой пойдем.
Колян - старый товарищ, обещал принести ABSOLUTE. Выпьешь стопарик - будешь
бухарик. Ха-ха-ха...
Иван повертел в руках ветхий стоптанный башмак, "просивший кашу". Его принес
дедок с густой белой бородой. Себя же сапожник к старикам как-то не причислял,
хотя выглядел лет на 70. Он никогда не задумывался над тем, что уже стар. Уже
давно. А жизнь в Вересте накинула его душе лет 100 еще в молодости.
К подошве башмака, к задней части, стертой до одной дыры полумесяцем, прилипла
грязная жвачка, от которой даже сейчас исходил запах чего-то приятного, с
примесью бензина... Сапожник подумал, что никогда не пробовал пожевать жвачку. И
не попытается...
Ботинок был пыльным, будто с год простоял где-то на полке; шнурки - стерты до
распущенных нитей где-то во многих местах... Ивану совсем не показалось странным
сочетание "свежей" жвачки и пыли... Внутри ботинок отвратительно выглядел, и,
вероятно, пахнул. Что, впрочем, в сгущенном запахе сапожной будки разобрать было
трудно.
И тут башмак сказал:
-Здравствуй, Иван. Я волшебный башмак.
"Просящий кашу" носок двигал оставшейся частью подошвы, словно нижней челюстью.
Сапожник изумленно посмотрел на то, что держал в правой руке. Hадо же! Уж не
белая ли горячка?
-Hет, это не обман чувств, -возможно, читая мысли Ивана, сказал башмак.
-Кт
