Серафимович Александр - Сопка С Крестами
Александр Серафимович
Сопка с крестами
1
Что бы ни делала, смеялась ли, или шла по улицам, болтала в гостях,
читала, или открывала щурящиеся от утреннего света глаза, всегда один и
тот же постоянный, не теряющий своей болезненной остроты, не ослабляемый
временем вопрос вставал: а _он_?
Покрывалась земля снегом, белели крыши, верхушки фонарей... а _он_?
Стояли в цвету яблони, пахло зацветающей сиренью, дымилась черная
отдохнувшая земля... что-то с _ним_? Жгло полуденное солнце желтеющие
поля, блестела знойным блеском река. Но над _ним_ такое ли солнце?
Годы проходили неумолимо и безжалостно, все менялось, но все то же
оставалось: "А _он_?"
Для других она была высокая, стройная девушка, со спокойными глазами, с
большим, оттягивавшим головку узлом каштановых волос, себя она чувствовала
упруго сжатой вокруг одной мысли, одного представления.
Но никогда не могла она представить его себе таким, каким он должен был
быть теперь: выбритая наполовину голова, серый халат, тупо и мертво
звучащее железо... Представлялся он, как тогда, стройным и подвижным,
открытое, смелое лицо и молодые, полные жизни глаза.
Уже три года... Становилось страшно, что так же пройдет вся жизнь.
Каждый день убегал, заполненный тысячами забот, дел, разговоров, мыслей,
улыбок, ничего не изменяя.
Раз в год или в два она получала он _него_ несколько строк. Это был
маленький серый клочок плохой, почти оберточной бумаги, с вкрапленными
кусочками соломы, с пушисто и неровно оборванными краями, захватанными, со
следами пятен от пальцев. Должно быть, через много тайных рук проходил
этот клочок, прежде чем попасть в конверт и на почту.
Часами глядела она на этот клочок, и странно было, что светит солнце,
стоят дома, мчатся экипажи, что жизнь льется, равнодушная и слепая, как
будто не было этого серого, измятого, тщательно расправленного клочка.
Несколько сухих и холодных строк - беглой, знакомой рукой. Он говорил,
что здоров, просит не беспокоиться и - главное - жить, жить своей полной
жизнью, не заботясь о _нем_. И не было в них ласки, нежности, намека
любви. И эти сухие короткие строки звучали, как похоронный звон...
Уходили дни, месяцы, годы, принося свои заботы, дела, интересы, и все
то же жило болезненное, бессознательно-смутное воспоминание.
2
Нет водоема, который бы не иссяк, нет гор, которые не были бы размыты,
нет раны, которую бы не затянуло.
Молодость просила счастья, ласки, любви; светило солнце, и весна
приходила каждый раз новая, непохожая.
Прошлое тускнело, как далекие очертания покидаемого края, жизнь несла
только настоящее.
И голоса товарищей, смех, повседневные дела, милые, ласковые глаза,
мысли, книги - все оплетало невидимой и прочной паутиной.
Бурлил самовар, сидели вокруг стола с молодыми лицами. Звучал смех, или
загорался спор.
- Вы висите в воздухе...
- Нет, это вы висите в воздухе с вашей оторванностью от народа, от
русского народа, от индивидуальности, от национальных особенностей
народной жизни...
- На мужике держится весь уклад рабства и угнетения.
- Господа, а из Акатуя побег...
- Да, да, постойте-ка... у меня письмо оттуда...
- Ну-у?! Когда?.. Каким образом?..
- Да уж с неделю... один из ссыльных привез...
- Что же вы раньше-то... что же молчите?.. читайте.
- Читайте, читайте!
Сосредоточенно достал бородатый из бокового кармана неуклюжий, серый, в
несколько раз сложенный и мелко исписанный лист, осторожно разложил на
столе, как будто это была страница, вырванная из священной книги, и начал
